Зверь в Ниене

Сидящий рядом пастор Фаттабур скорбно покоился на него и сдержал вздох. После неудачного самоубийства окончательно павший духом Уве исповедовался во всех сокрытых грехах. Даже в самом страшном, который побудил бежать из Вестероса.

За такой в ветхозаветные времена Господь повергал города огнём и серою.

Когда пастор узнал о деяниях Тойво, в которых дурачок не догадался сознаться на исповеди, любой намёк на дикарские кощунства повергал священника в дрожь и трепет.

Чем больше Фаттабур узнавал о пёстрой пастве, скопившейся на самом дне захолустной провинции, тем крепче делалось убеждение в высшем предназначении — спасении заблудших душ, которые отчаялись в этом.

Теперь и гуси…

И хотя пастор знал, что сейчас займётся ими вместе со всеми высокими гостями, чувство сострадания к падшим мира сего не оставляло.

Тем временем, достойные мужи от воспоминаний о службе в армии перешли к разговорам о работе.

— Собрать ввозную пошлину не всегда удаётся, — пожаловался начальник таможни барон Лейоншельд. — Финны как тараканы. Они снуют и снуют через границу. Сколько их ни задерживаешь, сколько их ни калечишь при задержании, сколько ни изымаешь у них грузов, они всё равно мельтешат на своих лодках возле наших пустых берегов.

— А вы не пробовали их жечь? — спросил Магнуссон.

— Это не наши, не ингерманландские финны, — с некоторым сожалением пояснил Мортен Лейоншельд. — Это контрабандисты из Финляндии.

— Я имел в виду конфискованные грузы.

— Сжигать товары? — изумился начальник таможни. — Зачем?!

И все присутствующие согласились, что уничтожать таможенный конфискат нецелесообразно, а нужно реализовывать его через ниенских купцов. Выручку же, оставив продавцам их наценку, делить на три части. Одна пойдёт в награду таможне, другая — в распоряжение магистрата, а третья — в королевскую казну.

— Контрабандистов имело бы смысл отправлять на полугодовые тяжёлые работы, — заявил Карл-Фридер Грюббе.

— Они из другой провинции, — вздохнул Лейоншельд.

— Мы ведь ловим бродяг и присуждаем им по шесть месяцев исправительных работ, после чего выдаём обратно на Русь или в Эстляндию. В зависимости от того, откуда они забрели, — сказал бургомистр юстиции. — Чем финны хуже?

— Мера достойная, — признал генерал-губернатор. — Наша соседняя провинция всего лишь одна из пяти вокруг Балтики.

Бургомистр Ниена кивнул, на лице его возникло мечтательное выражение.

— Принятие этой меры потребует внести серьёзные изменения в законы, — отец Магнуссона изучал право в университете Уппсалы, и его дед, и прадед; Иеремиас Магнуссон отъехал в самую захолустную провинцию, чтобы с должности судьи Ингерманландии перейти в штат риксканцелярии, и поэтому он выказывал себя сторожевым псом Закона. — Контрабандисты Ниена, ввиду ничтожной роли нового города в делах королевства, не могут явиться основанием для выдвижения такого требования, при всём уважении, герр Пипер.

Генриху Пиперу будто плюнули в лицо.

— Понимаю, — бургомистр будто утёрся. — Мы имеем дело с тем материалом, которое даровал нам в этом краю милостивый Господь. И да простит нас Бог, если мы пытаемся вылепить что лучшее из имеющегося в наших руках.

— Ибо воистину, — подтвердил пастор Фаттабур. — Пестрота здешнего населения способна ввести в смущение любого пробста.

Уве и Фредрик принесли из печей «Медного эре» двух гусей, местной породы, некрупных. Лакеи быстро и ловко разложили по тарелкам. Откупорили новые бутылки и наполнили бокалы.

— Они творят неподобающие человека деяния, — поддержал пастора Клаус Хайнц, и все посмотрели на скромного нотариуса, который был ярко освещён и притом доселе неприметен. — В ходе дознания они как в капле воды показали нам все грехи мира.

— Суд скоро увидит собранные нами показания бюргеров, — кинулся на выручку добросердечный фогт Сёдерблум. — Они представляют собой спутанный в гордиевы узлы ком грехов и откровений.

— Которые можно разрубать только мечом, — Грюббе мрачно усмехнулся. — Мы надеемся на вас, Ваша честь.

Иеремиас Магнуссон внимательно смотрел на бургомистра юстиции, будто видел его впервые. Они встречались на сессии выездного суда в прошлом году, когда судья только заступил на должность, но в тот раз в Ниене не произошло ничего примечательного, что могло бы врезаться в память.

— Виной тому непомерное пьянство здешних мест. — продолжил благочестивый Пер Сёдерблум. — Оно ведёт к разрушению устоев морали и, как следствие, законопослушания. Хотя по природе своей местный народец — добрый народец.

Слушая королевского фогта, все закивали снисходительно и выпили не чокаясь.

— Беда финна в том, что когда он не пьян, он трезв, — рассудил генерал-губернатор. — И неизвестно, какое состояние для него хуже. Это касается савакотов, это касается ингрекотов. В этом отношении разницы между ними не существует.

— Но наш спасаемый Господом край населяют и другие племена, — молвил пастор Фаттабур. — Они не только схизматики, но некоторые, по сути, есть самые настоящие язычники.

Эрик Карлссон Гюлленштерна сказал всем, чтобы никто не ушёл не окормленным: