Зверь в Ниене

В холодной избе лежали все пятеро. Их сложили на полу бок о бок. Наспех протёртые от крови, они выглядели страшно. Лицо Сату было искажено гримасой невыносимой муки. Айна была удивительно спокойна, как будто смерть принесла ей освобождение от земных страданий и умиротворение. Ханне выглядел озлобленным. Пер был похож на уродливую куклу. У всех было перерезано горло — наискось слева направо и чуть вверх. Только у Айны оно было вскрыто от уха до уха, и она не мучалась. Яакко лежал странно скукожившись. Так окоченел в лавке и не смогли разогнуть. В посмертном оскале торчали измазанные красным зубы.

Душегуб всякий раз бил одинаково.

— Яакко… — пробормотал купец и схватился за пояс, вспомнил.

Кошеля с деньгами не было!

— Где моя мошна? — спросил он и обернулся к служанке. — Ты взяла?

— О чём ты, голубь?

— Деньги… они были. А теперь денег нет.

— Никаких денег не было. Как принесли, так я от тебя не отходила, при свидетелях, — зачастила Аннелиса. — Солдат был и писарь, и ночная стража, и соседи — все видели, не брала я.

— Я в усадьбу ездил, — чётко ответил купец, при свете дня голова работала не как во мгле. — Мы с Тронстейном условились, он заплатил мне, я кошель на пояс повесил…

— Лиходей и срезал, — рассудила служанка.

Соседи шептались. Дескать, только о сребре и думает, но Малисон не жалел пропажи. Ему казалось, что в отсутствии кошеля есть нечто неправильное, важное, но что именно, определить не мог.

Он замолк и смотрел на тела, медленно, по капле, лишаясь и горя, и привязанностей, и чего-то коренного, что делает родителя родителем, а человека человеком. Голову стягивало железным обручем, а шум в ушах нарастал.

— Их надо обмыть, — молвил он глухим голосом. — Кто возьмётся? Я заплачу. Мастер Гомбрих, изладишь гробы на всех? Надо заказать панихиду. И могилы выкопать. Пошлите за пастором.

Он развернулся и без посторонней помощи утопал в дом, тяжело ступая и придерживаясь за стену. Никто ему не потянулся более помочь, а стали договариваться промеж собой, Аннелиса охотно вошла в самую стремнину и принялась руководить, а её слушали, принимая за новую хозяйку, занявшую своё место по праву, будто она была наследницей.

Малисон же достал из ларя бутылку кюммеля, налил чарку и выпил. Тминная настойка не брала. Перед глазами стояли образы перемазанных кровью и грязью мертвецов, совсем непохожих на родню, которую он помнил. Они чувствовались чужими и не пробуждали жалости. От них хотелось избавиться.

Похоже, кюммель начинал помогать.

Тогда он налил и выпил ещё.

ПО ИМЕНИ ТИМОН

— Московиты? — с видимым недоверием переспросил юстиц-бургомистр Грюббе. — Они могли это сделать?

Пим де Вриес явился в ратушу без приглашения, по собственной воле для дачи показаний, какие счёл нужными, по выяснению обстоятельств о нападении на купца Егора Малисона.

Он говорил, а Клаус Хайнц записывал.

— У Малисона вышел спор в весовом амбаре, — сказал Пим де Вриес. — Среди московитов есть буйный по имени… Тимон. Оный Тимон кидается на людей, как бешеный пёс, не имея на то никакой причины. Есть свидетели — весовщик Хенрикссон и сын его Олаф.

Он откашлялся и сплюнул в плевательницу.

— Откуда Тимошка Зыгин узнал, где живёт Малисон? — переспросил Клаус Хайнц, который знал всех с первого дня пребывания на его глазах. — Он заходил с товарищами в лавку, но купца не застал. Возле дома на Выборгской улице его не видели, я опрашивал соседей. Приходил старшина обоза Иван Якимов, но это было после того, как соседи обнаружили убитых.

— Он мог зайти проверить, — допустил бургомистр юстиции.

— Но зачем даже бешеному псу Зыгину убивать детей?

Этот вопрос они ещё не поднимали.

— Это не значит, что его не было, — бургомистр повидал на своём веку много зла. — Отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия.

Привычную его подозрительность призван был уравновешивать письмоводитель, всегда находящийся под рукой для такого дела. И верный Клаус не подвёл.

— Йомфру Уту тоже он? — прищурился Хайнц. — Она убита тем же способом — ударом ножа по горлу по дуге снаружи-внутрь.

— Возможно допустить такое, — подумав, ответил Грюббе. — Надо проверить на таможне, был ли указанный Тимошка в составе обоза, либо присоединился к московитам уже в Ниене, а перед этим совершил убийство йомфру Уты.

— Мы можем посадить его в крепость, чтобы не сбежал, — дисциплинированно, однако нехотя предложил письмоводитель.

— Да, немедленно, — закивал Пим де Вриес.

— Против него нет свидетельств. Наши слова есть плод недоверчивости, не имеющей под собой основания, достаточно прочного, чтобы отправить в темницу русского подданного. Возможно запретить ему выезд из Ниена до выяснения обстоятельств, но и этого лучше не делать. Сие есть дом, построенный на песке — он не устоит, а магистрат будет выглядеть сборищем дураков.

Губы Пима де Вриеса растянулись в презрительной усмешке:

— А что сделают русские, выразят глубокую озабоченность?

— Они могут в свою очередь удержать наших купцов, — пресёк спор бургомистр Грюббе. — Виновником буду я. Кто станет выплачивать им убытки, если они подадут жалобу королеве?