Зулус Чака. Возвышение зулусской империи

– Те, кто ближе и всего дороже тебе, – самые сильные орудия колдуна, хотя они того и не знают. Берегись, о вождь, ибо глаза наши видят то, чего не можешь видеть ты, а носы наши чуют запах зла, как нос собаки чует неуловимый для человека запах быка.

Чака чувствовал себя неуверенно: он все еще испытывал к знахаркам большое уважение, которое впитал с молоком матери, хотя благодаря своему врожденному уму подозревал, что многие их действия основаны на обмане или корысти, а некоторые исангомас – просто мошенницы.

– Я слышу тебя, матерь страха, но что, если твой выбор противоречит мнению народа? – вполголоса спросил Чака.

– И без того нам многое мешает. Неужто дети станут поучать свою мать? – снова пропела Нобела.

– Продолжай свою охоту, но, смотри, не потревожь осиное гнездо, – тихим, но зловещим голосом ответил Чака.

Со злобной улыбкой торжества Нобела направилась к Мгобози и стала кружиться вокруг него, как настоящий ангел смерти, терзая его ожиданием худшего. Шедшие за ней палачи поигрывали связками двенадцатидюймовых деревянных колышков, каждый из которых был ненамного толще карандаша. Если Мгобози будет признан виновным, палачи немедленно его уведут, загонят колышки в задний проход и бросят осужденного умирать медленной смертью в вельде, а все его жены будут уничтожены.

Квинтет с Нобелой во главе построился в извивающуюся линию и направился к отверстию подковы для решительного и окончательного «вынюхивання». К этому времени все сборище, парализованное мучительным чувством ожидания, впало в состояние столбняка. И вдруг напряжение, ставшее невыносимым, было нарушено. Чака встал во весь рост и закричал:

– Эй, Мдлака! Собери-ка лучших ребят из полка Фасимба и встань рядом со мной в караул.

Словно очнувшись от ужасного кошмара, Мдлака протер глаза и, преисполненный надежды и радости, быстро выполнил приказ вождя.

Удавка Нобелы разжалась – по крайней мере на время, – и никто не понимал этого лучше, чем она сама. Изливая на окружающих свой яд, она довела ужас толпы до предела и, прыгая вдоль внешней шеренги, где начала «вынюхивание», принялась кружиться вокруг мужчины лет пятидесяти пяти с кольцом на голове. Несчастный был, очевидно, зажиточным главой крааля. Глаза его от  страха вылезли из орбит, а она все играла с ним, то удаляясь и возбуждая в нем надежду, то возвращаясь на цыпочках назад. Наконец с дьявольским криком она подпрыгнула до самых его плеч и ударила по лицу хвостом гну.

Почти немедленно к нему подскочили с двух сторон палачи и отвели в центр подковы, где он остановился в оцепенении, сохраняя, однако, мужество. Вскоре к нему присоединился другой несчастный, потом третий и четвертый. Это, очевидно, завершило «сбор урожая» во внешних шеренгах, где стояли люди второстепенные. Нобела и ее коллеги выбежали, подпрыгивая, в центр подковы и, вытянув указующие персты в сторону жертв, вопили о том, какая участь их ожидает.

– Смотрите на них, о люди. Это абатагати (колдуны), они хотели околдовать нашего вождя и его народ, но мы их вынюхали, как вынюхаем еще многих в этом внутреннем кругу, от которого разит колдовством. Уведите их, о палачи, и проследите за тем, чтобы они как следует помучились, прежде чем умрут. Сообщите имена военному совету, чтобы воины успели смести с лица земли их краали, до того как зараженные жители получат предупреждение.

Палачам потребовалось минут пять, чтобы вогнать колышки в задний проход первым двум жертвам. Остальные двое приговоренных глядели на эту процедуру в состоянии полной прострации. Обычно жертвы «вынюхивания» до такой степени поддавались суеверному страху, что, считая себя невольными орудиями колдовства, оказывались парализованными и духовно и физически. Крайне редко кто-нибудь из них делал попытку спастись бегством. К тому же они знали, что семьи их обречены, даже если им самим удастся бежать, – разве только они сумеют вырваться из рук палачей и броситься к ногам вождя, чтобы просить у него убежища. В любом другом случае, покинутые и отвергнутые всеми, как зараженные злодеи, несущие пагубу всему племени, они умрут медленной и ужасной смертью, причем дух их будет страдать не менее, чем тело.

К тому времени, когда палачи вернулись в центр подковы, Нобела собрала там еще одну группу из четырех горемык. Все они были почтенными и зажиточными главами краалей. Один из них выступал против режима Чаки. Другого не любили за негостеприимство, благодаря которому он и разбогател. Третий предпочитал удобрять свои поля, вместо того чтобы платить Нобеле за зелья, приносящие удачу. Урожай у него всегда был значительно выше, чем у соседей, опекаемых Нобелой, а потому ее агенты-шептуны вскоре внушили всем, что таких исключительных результатов можно достигнуть только посредством колдовства. И стоило Нобеле приблизиться к этому человеку, как пение стало громче, а когда она нанесла ему удар хвостом, оно сделалось оглушительным. Народ поддержал выбор Нобелы.