Зовите меня Ада

Тьма обернулась на неё и словно усмехнулась своим безликим существом, а затем стремительно выбросила вперёд свои отростки и накрыла ими Алёшку вместе с мотоциклом. В ту же секунду мотоцикл подняло в воздух, завертело и с силой швырнуло в сторону, на одиноко растущее дерево, единственное во всём поле – старый, в три обхвата дуб… Ада потеряла сознание.

Когда Алёшку хоронили, то никто не мог понять, почему его понесло туда, и как можно было врезаться в единственное на всём поле препятствие?! Ада брела за гробом, как в тумане. А после похорон каждый день ходила на деревенский погост, просиживая там за старым крестом бабки Мани, откуда видна была могила Алёшки, на которой лежала, рыдая, его безутешная мать.

Дуб отец Алёшки спилил. Хотя и понимали все, что дерево не виновато в случившейся трагедии, но слишком велико было горе родителей, потерявших сына, слишком больно было видеть каждый раз этот могучий ствол, при ударе о который и сломал череп их сын.

В те дни Ада поклялась, что больше никогда и никого не позволит себе полюбить, чтобы никому не принести больше горя. И у неё это получалось почти четверть века… Как же давно, как давно всё это было.

***

Ада вытерла рукавом слёзы и повернула лицо к Гадриэлю:

– Нам нужно уезжать отсюда, Гадриэль. Я не позволю, чтобы Тьма добралась до него. Он слишком хороший. Он не должен умереть. Я так… люблю его…

Часть 3

Глава 23

Комфортабельный автобус мягко шуршал шинами по чистой трассе. Дорога была ровной и свободной от снега, тут и там работала снегоуборочная техника. Правда, к ночи вновь обещали метель, но кто ж не знает прогнозов синоптиков? Там ещё, как говорится, бабушка надвое сказала. А сейчас небо было ясным, и яркое зимнее солнце радостно светило в окна, вдоль трассы тянулись хвойные леса и берёзовые перелески, небольшие деревеньки и посёлки. Ехать было хорошо. Ада нарочно взяла билет на самый долгий маршрут, чтобы дорога заняла как можно больше времени. В этот раз ей не нужна была стремительность самолёта или скорость поезда, хотелось ехать с толком и расстановкой, заезжая в маленькие и большие города, останавливаясь на вокзалах и больших «пятачках» на трассе, где за прилавками румяные женщины, закутанные в пуховые шали, и мужчины в ватных штанах и телогрейках торговали вяленым мясом, копчёной на вишнёвых ветках рыбой, горячими душистыми беляшами и кофе из больших термосов.

Аде нужно было время, чтобы подумать обо всём. Дорога должна быть такой длинной, чтобы хватило времени проработать мысленно все эмоции и чувства, всё то, что случилось с нею за последний год, и приехать в новый город уже чистой и свободной от старого балласта. Только вот получится ли на этот раз? Попутчики подобрались спокойные и приятные, никто не шумел, не бедокурил, не просил без конца остановок, и можно было спокойно заняться своим делом. Кто-то читал книгу, кто-то спал, кто-то слушал музыку или просто смотрел в окно, одна женщина даже вязала. Ада улыбнулась. Когда-то она тоже умела вязать.

Интересно, получилось бы у неё это сейчас? Навряд ли. Прясть и вязать учила её соседская старушка, баба Даша, жившая от дома дедушки наискось. Она была совсем уже старенькая и глазки её плохо видели, но она выводила такую тонкую певучую нить на отполированном до блеска веретене, и вывязывала такие тонкие узоры на кофтах и варежках, что можно было только диву даваться, как у неё это получается. За её кофтами приезжали даже из города, а она много и не брала.

– Лишь бы на жиссь хватало и слава те, Господи, – улыбаясь, говорила она, – Да вот нам с тобою к чаю пряников купить в магазине.

Слово магазин баба Даша говорила с ударением на вторую «а», смягчая при этом буковку «г» так, что она выходила у неё гладенькой да мягонькой. Такие же были у бабы Даши и руки. За пряниками она отправляла в магазин Аду, и потом они вместе пили чай за столом, покрытом розовой скатертью, и смотрели в окно, как тихо падал за стеклом снег на безлюдную деревенскую улицу.

Баба Даша любила Аду, жалела её, приголубливала, прижмёт, бывало, к себе и гладит по волосам мягкой ладошкой, да приговаривает:

– Ты моя девонька, ты моя сердешная.

Баба Даша была одинокой. Застудилась по осени раз, да так и не родила детей, а мужа своего, Коленьку, рано она потеряла. Так и вековала одна. Потому и Аду полюбила, как родную. Родную она тоже говорила по-особенному, с ударением на «о». Всегда была она ей рада. И Ада её любила. Свою-то бабушку она не знала, та умерла до её рождения. Дед тоже жил один, как и баба Даша, только помоложе её был.