Зов пустоты

Квартиру имама Фиссума перевернули вверх дном. Словно постель в страстную ночь любви. Но не сразу, а в несколько приемов.

Начали нежно, с прелюдии. Смотрели, ласкали, слегка касались, чуть приближались, начинали возбуждаться, ставили себя на место партнера, ощупывали, медленно тянули то тут, то там – стоя, на коленях, а иногда и вниз головой. Они фотографировали, но лишь поначалу, пока объект выглядит презентабельно, иначе потом черты смажутся, а волосы растреплются.

Затем ускорились, возможно, ощутили первые уколы разочарования. Они проникали, двигались все сильнее, все резче. Переворачивали, бросали.

Наконец громкий финал: все полетело в разные стороны. Они крушили, ломали, бесчинствовали.

Настоящее разводилово состоит в том, чтобы не дать партнеру кончить.

Но на этот раз офицеры, проводившие обыск, достигли нирваны. В этом им помог искривленный плинтус. Царапины на паркете говорили о том, что его часто сдвигали с места. За плинтусом, в дыре, лежал блокнот в черной обложке.

Линии цифр. Счета. Несколько разрозненных заметок.

Последние две страницы были вырваны.

– Спорим, что здесь было главным? – буркнул один из офицеров и передал блокнот товарищу.

Тот поднес к глазам последний листок блокнота, чтобы проверить, нет ли заметного оттиска.

– Гляди-ка, он на всякий случай выдрал сразу два. А использовал явно только один. Так мы ничего не разберем.

И блокнот исчез в пронумерованном пакете.

Лаборатория. Облицованные белым кафелем стены, яркий свет.

Рука в перчатке положила блокнот на стол, аккуратно отрезала канцелярским ножом последнюю страницу. Лаборант поднял страницу пинцетом и переложил на пластину из пористой меди – рабочую поверхность ESDA, прибора не больше и не намного симпатичнее сковородки. Лаборант осторожно накрыл страницу полиэфирной пленкой толщиной в несколько микрон и включил вакуумный насос.

Зашумел вентилятор, отдаваясь эхом от кафельных стен.

Страницу и пленку присосало к пластине.

Отработанным движением лаборант принялся водить по документу лампой, передавая и бумаге, и пленке электростатический заряд, затем насыпал мелкий серый порошок, поляризованный тонер для принтера. Тот распределился по всей странице, задержавшись в углублениях, едва видневшихся на бумаге.

На белом фоне проступили прямые и округлые линии.

Лаборант был опытным, он знал, что этот метод позволяет распознать написанное по третьей-четвертой странице снизу, ведь стержень ручки продавливает бумагу на несколько слоев, что не всегда заметно.

Насос отключился, лаборант поднял пластину и принялся рассматривать результат в ярком свете ламп.

То, что минуту назад невозможно было разобрать невооруженным глазом, теперь легко прочел бы любой человек.

Размашистый почерк. Разборчивые буквы.

Имя и сумма.

48

Обервилье. Треугольник улиц, утыканных витринами магазинов, настоящие торговые каньоны. Каждый магазин – прихожая большого склада, занимающего несколько кварталов. Мир оптовиков, где в основном заправляют китайцы, где проходу мешает бесконечная толчея грузовиков и фургонов, где полчища грузчиков без конца заполняют тачки и тележки, а электропогрузчики «фенвик» с вилками наперевес ни с того ни с сего выкатываются из невидимых пакгаузов.

Марк предупредил: придется пройтись пешком, парковаться прямо там не стоит.

Людивина увернулась от груды коробок, которую кто-то тащил, пошатываясь, и юркнула в утреннюю толпу, стараясь прикрывать все еще болевшие ребра. На витринах в основном была выставлена одежда, миллионы вещей у прямых посредников между Китаем и продавцами во Франции, но вообще здесь можно было найти все. Людивина заметила нескольких оптовых торговцев париками, косметикой, украшениями, изделиями из кожи. Некоторые переулки заканчивались тупиком с сомнительными ходами, в которых виднелись витрины с непонятными надписями, загадочные вывески «импорт-экспорт» – вселенная, закрытая для простых смертных. Людивина предполагала, что, даже если она предъявит удостоверение жандарма, эти двери вряд ли распахнутся перед ней.

Марк потянул ее под навес, во двор, заставленный горами поддонов с китайскими иероглифами, затем в нишу, забитую объемистыми холщовыми мешками. Они прошли вдоль склада и зашли внутрь, хотя Людивина не заметила ни одной вывески, которая могла бы подсказать, что они там обнаружат.

Здесь было гораздо темнее и тише, чем снаружи. Просторное помещение, наполненное запахами.

Свет проникал через грязные слуховые окошки, выстроившиеся наверху вдоль потолочной балки. Косые лучи освещали высокие стеллажи со всевозможными коробками и ящиками, от которых шел сильный запах. В центре было свободнее, там стояли ряды мешков, образуя параллельные проходы. Мешки были наполнены финиками, арахисом, фисташками, курагой, чуть дальше – сушеными острыми перцами и специями всех цветов: вот почему на складе пахло, как на восточном базаре. Целый угол занимали груды марокканских бабушей, сумок из верблюжьей кожи – тоже с сильным запахом – и горы ковров.