Зов предков

В змеиных глазах монгола промелькнули следы гнева, но он сдержался, считая себя выше русского раба.

— Все же тебе стоит следить за своим поганым языком, Урус, — надменно бросил Джау Кан. — Пусть ты и выбрался из логова отцов живым и даже сумел каким-то непостижимым образом пересилить их яд, но все же не переоценивай собственного значения. Ты всего лишь раб, и однажды терпению хана может настать конец, так что лучше знай свое место, Урус! — Монгол на секунду замолк, вглядываясь в серые и безразличные к его словам глаза Волкова, а затем, скривив лицо, продолжил, — Так или иначе, но через полчаса будь готов, мы отправляемся на охоту!

— Ты знаешь, Джау Кан, что я всегда готов.

— Этим ты мне и нравишься, Урус! — Монгол хохотнул и, развернувшись на месте, уже было собирался отправиться по своим делам, но вдруг все же бросил на прощание, — И старайся ценить тех, кто относится к тебе лучше, чем остальные!

И эти слова являлись чистой правдой, поскольку Джау Кан, наверное, был единственным в племени Айеши, кто хотя-бы не проявлял лютой ненависти к русскому рабу. Остальные же монголы ничуть не смущались своих чувств: женщины шипели, словно змеи, при виде его; дети норовили исподтишка, и впрямую, бросить грязью или снежком; а мужчины, мужчины с презрением смотрели на него, будто на грязное животное или чумного; они отдавали приказы, если им что-то требовалось и не старались вступать в лишние разговоры, а если им все же приходилось это делать, они впадали в бешенство и часто кидались с кулаками. Но Джау Кан оказался другим, он не вел себя с презрением, как остальные воины, он говорил с Волковым не как с рабом, скорее как со слугой, будто барин с крепостным. Что впрочем, отнюдь не льстило потомственному дворянину. Но со времен попадания в Сибирь Владимир уже привык, что его происхождение в этой далекой, зауральской земле, совсем не берется в расчет. Здесь он никто, здесь титул не играет роли: в остроге он был простым каторжником, а здесь еще хуже — здесь он раб! Поэтому, хотя Волков и не признавался себе в этом, но он даже испытывал своего рода благодарность к Джау Кану за его своеобразное отношение. Впрочем, это не помешало Владимиру поклясться, что монгол тоже умрет! Как и его хан — Шинь Си Ди!

Вот кого Волков мечтал убить больше всех на свете! Ненависть к вождю племени Айеши пересилила все остальные чувства, даже желание поквитаться с Рябовым сейчас не казалось таким неистовым. Хотя, коварный граф тоже заслуживал мести Владимира, поскольку именно благодаря его хитрости дворянин и угодил в Сибирь, да при том еще убив близкого друга — Павла Зайцева. Да, Рябов был виновен в этом, но не его рука нажимала на спусковой крючок, это сделала рука Волкова. Именно Владимир спустил курок, хотя и не целил в друга, но хитрец граф сбил прицелы, что, впрочем, ничуть не приуменьшало вины Волкова, как и вины Рябова.

«Ну что ж, когда-нибудь подлец поплатится за свою хитрость, — уверял себя Владимир. — Но сначала нужно отомстить за смерть Мартина и выбраться из Сибири».

А убийцей Мартина де Вильи — близкого друга и наставника с самого раннего детства, был именно хан Шинь Си Ди. Именно его черный искривленный ятаган пронзил сердце пройдохи-испанца в тот самый миг, когда уже раненый Мартин лежал на руках Владимира. Этот поганый монгол мог взять де Вилью живым, как и Волкова, но он предпочел убить его и заполучить лишь одного раба.

«Однажды, сукин сын, мой клинок точно так же пронзит твое сердце! — думал Владимир. — И я буду с наслаждением смотреть в твои змеиные глаза и наблюдать, как жизнь покидает их».

Месть! Не лучший мотиватор, как говорят ученые мужи, но самый сильный и действенный! Тем более, когда у тебя не остается ничего другого, то мысли о мести — это единственный способ выжить и сохранить рассудок, который по ночам посещают видения.

Поначалу Волков и правда думал, что сошел с ума, ведь каждый раз, когда он засыпал, к нему приходили сны о непонятном и чуждом мире, мире, населенном драконами и ящерами: летающими, ползающими, бегающими и прыгающими, но страшнее всех в этом мире были наги — ночные охотники, умные и хитрые, словно люди, но куда опаснее. Со временем Владимир осознал, что эти видения — часть памяти наг, перешедшей к нему вместе с их ядом, каким-то образом, не убившим его и приоткрывшим завесу к их прошлому. Теперь Волков знал, что эти видения, что приходят к нему каждую ночь стоит только закрыть глаза, это образ первозданного мира, мира, где когда-то царствовали эти ползучие твари, мира, которому однажды наступил конец, пришедший в виде небесной кары. Времени разобраться в этом было предостаточно.