Зов ночной птицы

Мэтью вспомнился один из когда-то прочитанных им старинных латинских трудов по философии, автор которого объяснял влиянием Бога склонность человека к размышлениям, миру и благочестию, тогда как на долю Дьявола приходились жажда открытий и завоеваний, стремление крушить и переделывать, неуемное любопытство и безрассудные порывы к недостижимому.

Если следовать логике этого философского трактата, то Фаунт-Ройал определенно был создан усилиями Дьявола. И тот же Дьявол, очевидно, искушал Мэтью, используя в качестве запретного плода познание «истинной подоплеки вещей». Пусть так, но каким был бы сейчас этот клочок земли — да и весь этот мир — без тяги к познанию? Что сталось бы со всем этим, не будь инстинктов и потребностей — кто-то назовет их семенами Дьявола, — заставляющих человека желать большего, чем даровал ему Бог?

Тучи продолжали надвигаться, и солнце исчезло так же внезапно, как появилось. Мэтью задрал голову и увидел среди хмурой серости голубые просветы, но с каждой секундой их количество и размеры уменьшались. В короткий срок тучи вновь полностью завладели небосводом.

— Вот и все целебное действие солнца, — заметил Вудворд.

Над обугленными останками на месте вчерашнего пожара еще вился дымок, а едкий запах гари ощущался по всей улице Правды. Гуд натянул вожжи, останавливаясь перед тюрьмой. Рыжеволосый и рыжебородый мистер Грин возвышался у входа; рядом стоял Эдвард Уинстон.

— Все ваши пожелания исполнены, — объявил Уинстон, всем своим видом демонстрируя желание угодить. — По такому случаю я даже предоставил мой письменный стол и мою личную Библию.

Грин повел их внутрь. Мэтью с облегчением заметил, что Ноулза уже освободили — его камера пустовала. Люк под крышей был распахнут, пропуская мутный серый свет, а Грин вдобавок зажег несколько ламп и развесил их на крючьях вдоль стен. Женщина в дальней камере свернулась калачиком на соломе, с головой накрывшись мешковиной.

— Вам сюда, — пророкотал Гуд, открывая решетчатую дверь напротив той, за которой содержался Ноулз.

Пол камеры был застлан чистой соломой, в углу стояла пара ведер — одно пустое, другое со свежей водой, — а в самом центре разместились письменный стол и кресло. На столе лежала Библия в кожаном переплете (для принесения клятвы свидетелями), а сиденье кресла было накрыто с виду достаточно удобной синей подушкой. Табурет для свидетелей стоял напротив судейского места, а справа от него находился еще один, меньших размеров стол с приставленным к нему стулом — по всей видимости, их привезли сюда из школы. На этом столе рядом с тетрадью для записей Мэтью увидел прямоугольную деревянную коробку и открыл ее сразу же, как только вошел в камеру. Внутри обнаружились толстая стопка желтоватой бумаги, чернильница, три гусиных пера, кисточка и квадратный лоскут плотной ткани для удаления с кончика пера чернильных сгустков.

— Вас все устраивает? — спросил Уинстон, стоявший на пороге камеры, пока Мэтью осматривал письменные принадлежности, а судья проверял ладонью твердость подушки.

— Вполне, — сказал Вудворд. — Хотя есть еще одна просьба: мне бы горячего чая.

— Конечно, сэр, я об этом позабочусь.

— Большой чайник, пожалуйста. И три чашки.

— Будет сделано. Мистер Пейн отправился за Джеремией Бакнером и вскоре доставит его сюда.

— Очень хорошо.

Вудворд не спешил усаживаться на приготовленное для него место — уж очень непривычно все это было. Никогда за всю судейскую карьеру ему не приходилось вести процесс в подобной обстановке. Услышав шорох соломы, они с Мэтью разом повернули головы и увидели, что Рейчел Ховарт встала с соломенной подстилки и распрямилась во весь рост посреди камеры; при этом голова и лицо ее были скрыты капюшоном.

— Сохраняйте спокойствие, мадам, — сказал ей Уинстон. — Скоро здесь начнется судебное заседание.

Женщина не ответила, хотя Мэтью чувствовал, что она полностью осознает смысл происходящего.

— Даже не вздумай выкидывать свои фокусы, слышь? — предупредил ее Грин. — Мистер Бидвелл разрешил мне, если что, тебя связать и заткнуть кляпом!

Рейчел Ховарт издала что-то похожее на короткий язвительный смешок.

— А ты не боишься ко мне прикасаться? — спросила она. — Я ведь запросто могу превратить тебя в лягушонка и потом размазать пяткой по полу!

— Слыхали?! — Грин выпучил глаза, поочередно озирая Вудворда и Мэтью. — Она мне вон чем угрожает!

— Успокойтесь, — промолвил Вудворд, — это пустая болтовня.

Затем он повысил голос, обращаясь к женщине.

— Мадам, предупреждаю вас, что ссылки на такого рода способности уж точно не облегчат вашего положения.

— Моего положения?! Какого положения? — Она подняла руки и откинула капюшон с искаженного гневом, но оттого не утратившего красоты лица; ее грязные спутанные волосы висели космами, глаза горели янтарным огнем. — Мое положение безнадежно в любом случае! Куда уж хуже?

— Прикуси язык! — свирепо гаркнул Грин, но Мэтью показалось, что он пытается излишней громкостью окрика компенсировать недостаток уверенности.