Зов ночной птицы

— Я понимаю, что не может быть другого вердикта, кроме «виновна», — сказала она. — Свидетельства против меня слишком сильны, особенно показания девочки. Я знаю также, что лишь навредила себе осквернением Библии, но в ту минуту я так разозлилась, что сама себя не помнила. Значит… Бидвелл скоро сможет потешиться сожжением ведьмы.

Ее лицо исказилось, как от боли, но подбородок был вызывающе вздернут.

— К тому времени я должна быть готова. Я обо всем позабочусь. И когда меня поведут на костер, я буду радоваться хотя бы тому, что моя душа, оставив землю, обретет покой на Небесах.

Мэтью начал было возражать в том смысле, что сдаваться еще рано, но умолк на полуслове.

— Я очень, очень устала, — тихо произнесла Рейчел и, прижав пальцы правой руки ко лбу, на несколько секунд закрыла глаза. — Когда придет время, я буду готова покинуть эту клетку… Я действительно любила своего мужа. Но я так долго была одинокой… что смерть станет для меня избавлением. — Она открыла глаза и опустила руку. — Вы придете посмотреть?

Мэтью понял, что она имела в виду.

— Нет, — сказал он.

— Меня похоронят рядом с мужем? Или в другом месте?

Не имело смысла говорить ей что-то, кроме правды.

— Скорее всего, за пределами города.

— Так я и думала. Но они меня не обезглавят? Я хочу сказать… после сожжения мое тело не будет еще и расчленено?

— Нет.

Он твердо решил не допустить, чтобы хоть одну фалангу ее пальца отсекли для последующего показа в таверне Ван Ганди за два пенса с носа. Конечно, после их с Вудвордом отъезда он не сможет обезопасить ее скелет от покушений каких-нибудь грабителей могил, но об этом сейчас не хотелось и думать.

По озабоченному выражению на лице Рейчел он понял, что ее посетила та же самая мысль, однако она не стала ее озвучивать. Вместо этого она сказала:

— Я сожалею лишь об одном: что настоящего убийцу Дэниела и преподобного Гроува так и не привлекут к суду. Разве это справедливо?

— Конечно нет.

— Впрочем, к тому времени мне уже будет все равно. — Она посмотрела на хмурое небо в проеме люка. — Я думала — я надеялась — дожить до глубокой старости и умереть в своей постели. Даже помыслить не могла, что моя жизнь закончится таким образом и что мне даже не позволят лечь в могилу рядом с моим мужем! И это еще одна несправедливость, не так ли?

Она глубоко вздохнула, наконец опустила глаза и сжала губы в твердую линию.

В следующую минуту дверь тюрьмы отворилась, и Рейчел, опознав входящего, тотчас сделала шаг назад от решетки.

— А-ха-ха! — Исход Иерусалим склонил голову набок, лукаво улыбаясь. — Что означает сия сцена?

Мэтью повернулся лицом к нему:

— Позвольте узнать, что вам здесь нужно?

— Что бы я ни делал, куда бы ни направлял свои стопы, сие надобно моему Господу, — заявил Иерусалим, облаченный в черный костюм и черную треуголку, и приблизился к Мэтью на расстояние вытянутой руки. — Готов поспорить, что ты пребываешь тут с далеко не столь праведной целью.

— Ваше присутствие здесь нежелательно, сэр.

— О, в этом я не сомневаюсь. Однако я пришел говорить с ведьмой, а не с ее петушком-кукарекой.

Мэтью ощутил прилив крови к щекам.

— Не думаю, что у мадам Ховарт есть что вам сказать.

— Глядишь, и найдется словечко, ибо без моего покровительства язык ее смолкнет навеки.

Засим проповедник обратился к Рейчел:

— Ведьма Ховарт, отмеренный тебе срок истекает. До меня дошла весть, что выбрано древо, из которого сделают столб для твоего костра. Дровосеки уже острят топоры. Лелею надежду, что ты сподобилась поразмыслить над предложением, сделанным в мой давешний визит.

— Каким предложением? Стать вашей походной шлюхой? — резко спросила Рейчел.

— Стать моей странствующей ученицей, — произнес он ровным голосом, с этакой оттяжкой, и Мэтью подумал, что в этой фразе, явно ставшей привычной для пастыря, лучше всего отражена его вторая натура. А быть может, и первая.

— И моей спутницей в учении и молитвах.

— Изучать греховные непотребства и молиться о том, чтобы вам удалось выудить из тюрьмы очередную наложницу? — Лицо Рейчел выражало такое отвращение, что от одной этой гримасы могло бы разом скиснуть целое ведро молока. — Уж лучше поцеловаться с огнем.

— Это твое пожелание станет реальностью, — сказал Иерусалим. — И твоя темная красота обуглится на твоем черепе и будет растоптана стопою Господней, и не будет тебе упокоения даже после смерти, ибо дикие звери придут глодать твои кости.

Гнев поднимался в Мэтью, как приливная волна.

— Извольте немедля выйти вон!

— Юнец, это общественное место, и у меня не меньше прав здесь находиться, чем у тебя. — Он прищурился. — По крайней мере, я здесь для того, чтобы предложить спасение ведьме, а не ради ее непристойных благосклонностей.

— Мадам Ховарт и я знаем вашу истинную цель.

— А, так вы уже успели спеться? Я так и знал, что за этим дело не станет. — Он поднес к лицу правую руку и начал разглядывать свои ногти. — Немало ведьм я видел в действии. Я видел, как они обещали юнцам невиданные блаженства. Скажи-ка, с какой стороны она предложила себя оседлать: с южной или северной?