Зов ночной птицы

Мэтью пробудился до первых петухов и обнаружил, что все еще держит за руку Рейчел. Когда он осторожно попытался высвободить свои пальцы, Рейчел открыла глаза и села. В сером полумраке были видны застрявшие в ее волосах соломинки.

Настало утро двух очень разных благословений: сперва «благословив» плетьми, его затем благословят свободой. Рейчел, не сказав ни слова, удалилась вглубь своей камеры для иллюзорного уединения с помойным ведром. Мэтью также отошел от разделявшей их решетки, сполоснул лицо холодной водой, а потом справил нужду в свое ведро. Если в первый день заключения его ужасала сама мысль о подобных вещах, то теперь это уже воспринималось как рутинный ритуал, с которым надо как можно быстрее покончить.

Он съел кусок черствого хлеба, сохраненный с вечера, а затем сел на скамью и, опустив голову, стал дожидаться звука открываемой двери.

Долго ждать не пришлось. Вскоре в тюрьму вошел Ганнибал Грин с фонарем в руке. За ним следовал судья в застегнутой куртке и с шарфом на шее, распространяя резкий запах медикаментов. Теперь его лицо было скорее молочно-белым, чем серым, а под распухшими глазами залегли темно-фиолетовые круги. Нездоровый вид Вудворда и его медленная, нетвердая поступь встревожили Мэтью даже больше, чем перспектива порки.

— Пора, — сказал Грин, отпирая камеру Мэтью. — На выход.

Мэтью поднялся со скамьи. Ему было страшно, однако тянуть время не имело смысла. Он вышел из камеры.

— Мэтью?

Рейчел стояла у самой решетки. Он повернулся к ней всем корпусом.

— Что бы со мной ни случилось, — тихо сказала она, и свет фонаря отразился в ее янтарных глазах, — хочу поблагодарить вас за то, что меня выслушали.

Он кивнул. Грин поторопил его тычком в ребра.

— Мужайтесь, — сказала она.

— И вы тоже, — ответил Мэтью.

Он хотел запомнить ее такой, как в этот момент: при виде столь красивого и гордого лица нельзя было поверить, что вскоре ее ждет мучительная смерть. Она помедлила, глядя ему в глаза, а потом отступила к скамье, села и закуталась в свой балахон.

— Шевелись! — прикрикнул Грин.

Вудворд взял Мэтью за плечо почти отеческим жестом и направил его к выходу. Уже в дверях Мэтью подавил желание оглянуться на Рейчел, пусть и было такое чувство, будто он ее бросает, хотя он сам прекрасно понимал, что на свободе может сделать куда больше для ее спасения.

Когда он вышел из темницы навстречу дымке и бледному утреннему свету, Мэтью вдруг осенило: а ведь он только что взял на себя — в меру сил и способностей — непривычную роль «на все готового заступника».

Грин затворил тюремную дверь.

— Сюда. — Он сцапал Мэтью за левую руку, весьма грубо оторвав его от Вудворда, и потащил к позорному столбу перед зданием тюрьмы.

— Разве нельзя без этого? — произнес Вудворд, голос которого, хоть и все еще слабый, несколько окреп по сравнению с предыдущим днем.

Грин не счел нужным ему отвечать. Ведомый таким манером, Мэтью обнаружил, что столь редкое здесь развлечение, как публичная порка, привлекло с дюжину зевак, ради этого покинувших свои дома в этот ранний час. Среди них выделялся Сет Хэзелтон, ухмылку на физиономии которого наполовину скрывала все та же грязная тряпица. Была здесь и Лукреция Воган с корзиной булочек и кексов, которые она активно распродавала собравшимся. Из стоявшего неподалеку экипажа за этим действом наблюдал и сам хозяин Фаунт-Ройала, который прибыл лично удостовериться в торжестве справедливости. Восседавший на козлах Гуд меланхолически строгал какую-то деревяшку.

— Раздери ему спину, Грин! — призвал Хэзелтон. — Раздери так же, как он разодрал мне лицо!

Грин ключом из своей связки открыл замок на колодках и поднял их выше по столбу.

— Снимай рубаху, — сказал он Мэтью.

Когда Мэтью начал выполнять этот приказ, в животе у него тревожно екнуло — справа от себя он заметил намотанную на коновязь кожаную плеть примерно двухфутовой длины. Конечно, она была далеко не столь устрашающей, как сыромятный кнут или плетка-девятихвостка, но и эта плеть могла нанести серьезные травмы, будучи применена с достаточной силой, — а уж ею был никак не обделен Грин, в эту минуту более всего походивший на чудовищного рыжебородого Голиафа.

— Давай к столбу, — скомандовал гигант.

Мэтью сунул руки в прорези, а затем положил на влажное дерево и шею. Грин опустил верхнюю доску и запер колодки на замок, сковав голову и руки Мэтью. Теперь он стоял в полусогнутом положении, подставив под удары обнаженную спину.

Грин щелкнул плетью для проверки. Мэтью вздрогнул и поежился.

— Всыпь ему за милую душу! — заорал Хэзелтон.

Мэтью не мог сколь-нибудь существенно приподнять или опустить голову. Охваченный чувством ужасной беспомощности, он сжал кулаки и зажмурил глаза.

— Раз! — возгласил Грин, и Мэтью понял, что сейчас последует удар.

Стоявший поблизости судья был вынужден отвернуться и направить взгляд в землю. К его горлу подступила тошнота.

Мэтью ждал. Наконец он скорее почувствовал, чем услышал, как Грин отводит руку назад. Зрители смолкли. Мэтью понял, что плеть уже в воздухе и вот-вот…

— Хлесь!