Зов ястреба

– Нет, так. – Снова она поспорила с ним, второй раз за эту беспокойную ночь. – Это так. Я дала Гнезду, Кьерки, всем этим клятвам, даже вам… Дала усыпить свою бдительность. Позволила поверить в то, что препараторы действительно защищают друг друга, что у нас и вправду есть какие-то привилегии… Что за то, что мы каждый день рискуем жизнью, нас будут чтить не только на словах. Но теперь я поняла… Героям воздают почести только тем, что ничего не стоит. А воздав почести – их убирают на полку, подальше от посторонних глаз… Потому что иначе… – она помедлила, всего на миг, но продолжила твёрдо, – иначе герои могут обрести слишком большое влияние.

Слова будто повисли в воздухе – и наступившую тишину нарушал только тихий треск в очаге.

Хальсон вдруг плеснула туда немного чая из своей кружки – и угли зашипели, как клубок змей.

– А им не нужны герои, имеющие влияние. – Он слушал её, как зачарованный, хотя давно следовало бы приказать ей остановиться. – Им нужны послушные герои… Комнатные. Ручные… Безопасные. Ищущие их одобрения на балах и раутах. – Ему показалось, что в её глазах блеснуло самое настоящее презрение. К нему? Возможно.

– Я думаю, мы оба устали, – мягко сказал он. – Давай продолжим этот разговор завтра… Если ты захочешь его продолжать.

Ей не нужно намекать дважды. Она встала с дивана, шурша юбкой, не глядя на него, всё ещё с чашкой в руке, – и вдруг, на нижней ступеньке лестницы остановилась и посмотрела на него через плечо. В её взгляде он различил что-то новое. Решимость?

– Я сказала им, что ничего не знаю. – И она быстро пошла наверх, придерживая юбку. Эрик мог бы окликнуть её, приказать вернуться, – но промолчал.

* * *

Когда он уходил утром, она, наверно, ещё спала. Лестница молчала, молчал второй этаж, дом целиком – и снова Эрик Стром подумал о том, что успел привыкнуть к Иде Хальсон, свернувшейся клубком неподалёку от очага, зарывшейся в книги или задумавшейся над очередной партией так, будто от этого зависела её жизнь.

По дороге в центр он снова и снова прокручивал в голове её «Я сказала им, что ничего не знаю». В его памяти она опять повторяла: «я сказала им», «я сказала», «сказала».

Сомнений быть не могло – но что именно она знала наверняка? О чём только догадывалась?

Тетрадь, в которую он заглянул вчера мельком, отчего-то не давала ему покоя. Непонятные символы, мелкие значки – Хальсон шифровала дневник или ещё какие-то записи? Зачем это могло быть ей нужно?

Мысль о том, что всё это время она могла шпионить за ним – для Магнуса или кого-то другого – мелькнула в темноте прочих мыслей – и почти сразу погасла.

Нельзя сказать, чтобы это предположение было слишком невероятным – охотница могла защитить его от Олке потому, что тому, кто её нанял, могло быть выгодно, чтобы он оставался чист как можно дольше… По-своему логично – и всё же Стром нутром чувствовал: нет, здесь что-то другое.

В другом он был уверен наверняка: ученичество Иде Хальсон подошло к концу. Эрик Стром должен принять решение – и почему-то желание довериться юной девочке не хотелось отбросить с такой естественной лёгкостью, с какой, несомненно, отбросить его следовало.

Ему нужно было подумать. И нужен был знак – один из знаков, что так щедро дарила Стужа. Но среди бела дня, без задания, без охотницы… Путь в Стужу ему был заказан.

Что ж, по крайней мере, никто не мог запретить ему приехать в центр. Как одному из Десяти, по счастью, ему всегда было несложно найти для этого предлог – достаточно весомый для того, чтобы за ним не закрепилась репутация человека суеверного или чересчур преданного Стуже… Многих тянуло к ней будто помимо воли – но многие же считали признаком слабости или дурного тона слишком явную демонстрацию этой тяги.

Поэтому, приехав на место, он сказал что-то о необходимости очередной проверки. Это ожидаемо не вызвало никаких вопросов.

Центр жил, гудел, бормотал – в зале ястребов кропари привычно проверяли нагих препараторов, дрожащих – кто от страха, кто от предвкушения, кто от холода…

Эрик Стром переходил от капсулы к капсуле, подбадривал одних, расспрашивал других; ему отвечали радостно и почтительно. Многим, особенно рекрутам этого года, льстило его внимание. Многих явно успокаивало его появление – как будто теперь, когда он говорил им своё «всё в порядке», удачная охота была гарантирована.

Заблуждение – безобидное, даже полезное. Ни к чему им было знать, что ему самому оно было даже нужнее. Иллюзия контроля… Всё, что у них – и у него самого – было, но об этом загружаемым в капсулу новичкам было знать необязательно.

Капсулы содрогались, впуская одних, выпуская других, мерно вибрировали, гоняя по бледным, русалочьим телам зелёную жижу. Капсулы жили – и, украдкой прикасаясь к их влажным тёмным бокам – Эрик Стром тоже жил, и, вместе с ускорением валовых токов, ускорялось течение его мыслей…