Зов ястреба

Я не заметила его шагов, хотя обычно лестница жутко скрипела. Только почувствовала, как он гладит мои волосы – на этот раз без перчаток – а потом ложится рядом поверх одеяла, обнимает и прижимает к себе. Так, на груди своего ястреба, я выревела всю боль, скорбь, и, обессиленная, уснула. На утро его рядом не было – а я спустилась вниз, обнаружила на столе завтрак и впервые осознала, что придётся жить дальше.

Я потеряла мать, Иле, Вильну… Но у меня ещё оставались две сестры, и они нуждались во мне.

Машинально поглощая завтрак, не чувствуя вкуса, я прокручивала в голове всё новые и новые способы помочь им.

Один из них обязан был оказаться верным.

Эрик Стром. Соседи

Шестой месяц 724 г. от начала Стужи

Иде Хальсон до сих пор не вернулась в Гнездо. Конечно, давно следовало завести с ней разговор об этом – он ведь планировал забрать её только на несколько дней, чтобы дать время прийти в себя.

Стром знал, каково это – горевать в постоянном мелькании чужих людей, с необходимостью вечно держать лицо, как бы трудно ни было.

Но прошла неделя, потом две, а потом ещё одна, а охотница продолжала жить у него.

В конце данного ей отпуска она отдраила полы на обоих этажах, вычистила камин от золы, должно быть, впервые с тех пор, как Стром снял это жилище, перемыла всю посуду и вытерла пыль, вымыла окна – сквозь прозрачное стекло в его мрачную обитель хлынул свет.

После охоты она вечно куда-то исчезала, но ближе к ночи была тут как тут – молча ждала его у двери, неподвижная, как изваяние. Он не давал ей ключей, не говорил, когда вернётся – но её это, видимо, не смущало.

Когда он предлагал ей оставаться, сколько потребуется, он вовсе не это имел в виду – но, справедливости ради, теперь ему спалось спокойнее.

С того самого дня, как он предложил Хальсон стать его охотницей, он не мог справиться с затаённой тревогой. Как бы он ни уверял себя, что готов пожертвовать кем угодно ради дела – и новой охотницей тоже – в глубине души он бы многое отдал за то, чтобы этого избежать. Каждый раз, когда к нему являлся посыльный или письмо шелестело в почтовых трубах, Стром мельком думал о том, что кто-то мог подобраться к нему через девушку. Он не давал повода заподозрить себя в излишней лояльности к ней, но это и не требовалось – нож, брошенный в охотника, всегда попадает в ястреба.

Конечно, в Гнезде она была в безопасности, но ведь существовало столько мест, помимо Гнезда – кабаки, тёмные переулки, квартиры случайных знакомых… Хальсон производила впечатление разумной девушки, но кто не делал глупостей в семнадцать лет? Конечно, он мог бы следить за ней хоть каждый день, но рано или поздно она бы это обнаружила – почувствовала бы, как его взгляд вторгается в её разум или ускользает – а он вовсе не желал, чтобы ей стали известны пределы его способностей.

Даже Рагна не знала, насколько детально и глубоко он мог бы – если бы захотел – войти в её мысли. Он позволил себе такое лишь однажды – и она почувствовала лишь малую толику того, что он узнал, и не говорила с ним несколько дней, чтобы потом тихо, но серьёзно предупредить: «Условие про разрешение существует не просто так, Стром. Теперь я знаю, что тебе оно не нужно… Я подозревала и раньше. Но если ещё хоть раз…». Она не договорила, но это было и не нужно. Он извинился, повел её в кабак – и больше они не вспоминали об этом.

Хальсон умна. Она не может не подозревать, что его необыкновенное усвоение может отражаться и на иных свойствах ястреба. Не стоило давать ей лишний повод для подозрений.

Так что до поры до времени всё вышло к лучшему. По вечерам она не шлялась невесть где, а сидела у него дома – читала что-то у камина или убирала, готовила ужин для них обоих – или спала наверху. Она умела быть незаметной, почти невидимой – но Стром всегда помнил о её присутствии, потому что давно уже – а может, и никогда – этот дом не казался таким уютным и обжитым. Было что-то в том, чтобы знать: есть кому приготовить горячей еды, есть с кем поиграть в тавлы или поговорить, если будет настроение…

В первые же несколько дней он позаботился, чтобы всё, на что она могла бы ненароком наткнуться, было надёжно спрятано – впрочем, Хальсон никогда, даже во время своих уборок, не лезла в его шкафы или столы.

Давно следовало сказать ей уйти – в конце концов, не он ли решил не сближаться с новой охотницей – но Стром всеё тянул, ждал чего-то, и неделя сменяла неделю. Это была ловушка. Он чувствовал себя безопаснее, держа Хальсон при себе – но именно это сближение и могло поставить её под удар.

Как-то она попросила разрешения вернуться на диванчик на первом этаже, но он покачал головой. Спать здесь он тоже привык – в большой постели на втором этаже хозяйничал призрак Рагны, но Хальсон об этом не знала.

* * *

С того единственного раза они не говорили о трагедии, которая её постигла. Охотница не заводила об этом разговора – только однажды обмолвилась – и Стром был этому только рад. По его опыту, разговоры умели растравлять раны – но не исцелять их.