Зов Чернобога

Простившись с монахом, Дивьян исчез в зарослях. Тихо, ни один листик не шелохнулся, оно и понятно — охотник. Засобирался в обратный путь и Никифор, снова подошел к озеру, наклонился, зачерпнул ладонями воду, напился и возблагодарил Господа, что даровал-таки встречу. Давненько уже не приходил сюда Дивьян, хоть и ждал его постоянно Никифор, как и условливались. Эх, не хотел, не хотел отец настоятель влезать в мирские дела, думал полностью посвятить себя служению Господу да распространению света учености, однако ж не так все вышло. Наволоцкий староста Келагаст, до поры до времени сидевший в своих лесах тише мыши, стал захватывать чужие землишки, сначала понемногу, затем все больше и больше. Примучивал людей, приносил человеческие жертвы — видно, уверовал в чужих поганых богов, а с этим уж никак не мог смириться Никифор и, будучи истинным христианином, встал на пути языческого непотребства. Действовал, как мог, — убеждением, хитростью, верой. Хорошо, что в эту зиму установились добрые связи с жителями дальнего пашозерского угла. Хундольские людишки с пашозерцами знались, по зимникам в гости друг к дружке наезживали, тут-то Никифор и приветил пашозерцев. А потом, как заболела внучка их старосты, старого Сагарма, Никифор ее вылечил — молитвою да настоями трав, что запасал еще летом, исходя из собственного опыта и указаний авторов Древнего Рима. Сагарм тогда на радостях закатил в Хундоле пир, с той поры и повелась дружба. Непросто, ох, непросто было нести здешним лесным людям Божье слово, но — ничего, продвигались дела потихоньку, вот уже и несколько пашозерцев обратились в истинную веру, а один — Григорий — даже явился в обитель послушником. Большое дело! Эх, если б сосредоточиться только на молитвах и распространении веры… Да куда-там, Келагаст не дает! Рыщут его людишки по лесам, жгут погосты, охальничают. О том не раз уже сообщал Никифор наместнику Снорри, посылая весточки через Дивьяна и Ладиславу. А уж Снорри должен бы обо всем рассказать Хельги. Если, конечно, явится князь с дружиной. Нужно, чтобы явился, навел порядок, пока жестокосердный староста Келагаст не испоганил своими гнусными деяниями саму идею государственной власти. Никифор прибавил шагу — время к вечеру, припозднился в этот раз Дивьян, да ведь уже и то хорошо, что пришел. Вот бы еще почаще в Наволок к Келагасту захаживал, поузнавал бы кое-что, осторожно, конечно, — Келагаст на расправу крут. К тому же советник у него объявился — старец Ажлак с Пир-озера. Пир-зеро — озеро Злого духа. Не зря ведь так прозвано.

Как не спешил Никифор, а вернулся в обитель уже к вечеру, когда желто-красное солнце посылало из-за дальних сопок прощальные лучи. Братья поливали огородец, по цепочке передавая воду в больших деревянных кадках. Все хором пели псалмы, Никифор аж умилился. Вот так он себе все и представлял в своих мечтах.

Завидев возвращающегося настоятеля, послушники заулыбались, предвкушая вечернюю молитву, простой, но вкусный ужин и обещанное чтение. Сердце Никифора возрадовалось.

— Бог в помощь, братие, — войдя в ворота, поклонился он. — Как дела наши?

— С Божьей помощью, — в свою очередь поклонились послушники. — Повстречали в лесу незнакомцев, чернобородого мужика и с ним красавицу деву. Звали в обитель, да те отказались. Спросили только дорогу к Пир-озеру.

— Вот как! — изумился Никифор. — К Пир-озеру, значит… И что их туда понесло? Странные люди, странные…

На колокольне зазвонил колокол, созывая братьев к вечерне.

В той части наволоцких земель, что прилегают к Паше-реке, в половине дня пути от селения Келагаста, располагалось урочище, заросшее густым еловым лесом. Сумрачно было кругом, сыро. Рядом, в овраге, журчал ручей, а чуть дальше, в ельнике, пряталась средь деревьев опушка, заросшая желтыми папоротниками. Едва-едва проникали сюда солнечные лучи, освещая высокий, недавно вкопанный столб, украшенный рогами лося и кабаньими челюстями — идол неведомого бога. Рядом с идолом негромко беседуя, стояли двое — один седобородый, крепкий, осанистый с недобрым взглядом глубоко посаженных глаз — наволоцкий староста Келагаст, другой — низкорослый, худой, но жилистый, с длинными, словно оглобли, руками и носом крючком — Ажлак — старец, дальний родич Келагаста, не так давно объявившийся в наволоцких землях.

— Вот и ладно, что занялись наконец жертвенником, — теребя редкую пегую бороденку, продолжал давно начатый разговор старец. — Люди должны верить в могучих и страшных богов, Келагаст. И чем страшнее, чем кровавее боги — тем больше их будут уважать и бояться. Ибо что такое уважение? Тот же страх. А будут бояться богов — станут уважать и тебя, как их посланца и выразителя воли.

— Меня и так уважают, — усмехнулся староста. — Попробовали бы не уважать.

— А так еще больше будут! — Ажлак прищурил глаза. — И не только свои, а и соседи, и враги. Ужо затрепещут, узнав о кровавых требищах!

Келагаст поправил ремешок, связывающий седые волосы, и с усмешкой взглянул на старца.