— Куда как больше, — с улыбкой подтвердил Никифор. — Только зря ты все время думаешь о вреде, Дивьян. Думай о пользе, которую ты приносишь нам и всему делу великого киевского и новгородского князя.
— Князь далеко, — мрачно заметил юноша. — А здесь, в лесах, творятся такие дела, что и говорить не хочется. Совсем распоясался Келагаст. Сын его привел в дом десять наложниц из куневичских дев. И еще столько же хочет! Да и староста, говорят, не отстает от сына.
— Ты же сам принес весть о том, что князь Хельги собирается навестить с дружиной наши места, — осторожно произнес настоятель, — Знай, Дивьян, если бы ты не сообщал мне обо всем, что происходит в лесах да в Ладоге, Келагаст вошел бы в еще большую силу. Так что помни, ты делаешь нужное дело. Как Ладислава?
— Давно не был в ее усадьбе. — Дивьян улыбнулся. — Вот на днях собираюсь. Самому интересно, чего там нового, в Ладоге? Лада ведь все новости знает.
— Хорошая девушка.
— Еще бы! Сестрица моя названая. Жаль, первенец ее осенью сгорел в лихоманке, так я бы был уже дядькой.
— Да, жаль, — согласно кивнул Никифор и утешил. — Смерть младенцев, к сожалению, обычное дело. Она так и не присмотрела себе мужа?
Дивьян вдруг засмеялся:
— Не присмотрела. И не присмотрит, друже! Будто сам не знаешь, кого она любит?
Ничего не ответил Никифор, лишь молча кивнул. Потом поднял глаза, спросил:
— Пойдешь к ней, скажи; пусть будет поосторожней. Ходят слухи, неизвестные воины разграбили на Воложбе-реке караван булгарских гостей.
— И я о том слышал. — Юноша сверкнул глазами. — Думаю даже — не Келагастовы ли то были люди?
— Вряд ли, — покачал головой монах. — Не такие уж и длинные руки у Келагаста.
— Однако власть он себе забрал немалую. И еще заберет, если не остановить. Людей примучивает почем зря, хуже самых лютых колбегов. Говорят, объявил себя главным жрецом и теперь приносит в жертву людей. Все для того, чтоб боялись. — Дивьян сплюнул. — Да не все бояться-то. На Паш-озере такой отпор ему дали, едва ноги унес! Значит, не перевелись еще воины в наших лесах.
— Не перевелись. — Никифор сдержал улыбку. Если б Дивьян только звал, скольких трудов стоило уговорить пашозерцев напасть на Келагастово войско первыми, когда те не ждали. Не раз и не два хаживал тогда Никифор на Паш-озеро, разговаривал со старейшинами, советовал. И советы его дали плоды! Почти все Шугозерье захватил уже наволоцкий староста, а вот на Паш-озере застрял, обломился.
— Как Келагаст — поинтересовался монах. — Не трогает еще тебя?
— Да пока не трогает — Юноша махнул рукой. — Все хочет женить на одной из своих девок — толстой Хараге. Тогда б шугозерские земли его по закону были. Впрочем, не так часто я с Келагастом встречаюсь. Вообще не захожу в Наволок, так, на охоте только.
— Зря не заходишь, — неожиданно жестко произнес Никифор. — От того большая бы польза была. Знаю, опасно. Келагаст хитер и коварен.
— Не так он, как Ажлак — старец. Откуда он и взялся, неведомо. Говорят, раньше на Пир-озере жил. Из тех краев.
— Что за старец такой? — заинтересовался монах.
— А, — отмахнулся юноша. — Я его и видал-то всего один раз. Так, больше с чужих слов знаю.
— Ажлак ведь, по-вашему, «жадный»?
— Ну да, жаден старик и скуп, как не знаю кто. На вид противный такой, мерзкий, сам лыс, бороденка пегатая, реденькая, нос крючком, а глаза так и бегают. Низенький, худой, да сильный. Руки большие, словно оглобли, говорят, запросто людей ими душит. Может, и врут, сам-то я ничего такого не видел.
— Ажлак, значит…
— Ну да. Келагаст его приваживает, не знаю почему…
— Вот и узнай, — попросил Никифор.
Дивьян улыбнулся, поправил висевший за спиной охотничий лук, поднялся на ноги.
— Ну, пойду ж, пожалуй.