Зорге

Вполне вероятно, что Ханако, подстраиваясь под настоящего Зорге, придумала для себя его образ, который позже отстаивала во всех интервью: да, пил, но «я только один раз видела Зорге действительно пьяным». С одной стороны, говорила: «Я хорошо понимаю, что он привлекал женщин, как мужчина», но тут же опровергала – «их не могло быть слишком много»[751]. Если не слишком часто с ней виделся – значит, у него много работы. Она всю свою жизнь не просто посвятила ему, после его гибели она обернула память о нем мягким одеялом, уберегая от ран, которые до сих пор стремятся нанести ему очередные «почитатели». Ее любовь к Зорге была настоящей, и, как всякая женщина, она очень хотела надеяться, что его чувства к ней такие же искренние и прочные. А ему, быть может, нужен был кто-то, с кем он мог бы позволить себе быть естественным, не играть, не создавать образ. Естественным настолько, насколько вообще это может себе позволить разведчик, работающий в чужой стране, и он это нашел в Ханако: с ней можно было просто поболтать, вспомнить, что в мире, кроме интересов держав, политических раскладов, партий, интриг, заговоров, есть еще музыка, стихи, даже местные токийские сплетни – то, что нужно для души, а не для разума и не для дела. Может быть, его отношение к ней и нельзя было назвать любовью, но дружбой можно назвать точно.

Преданная и любящая японская женщина не прошла через ад, как Катя Максимова, но она почти спустилась в него. Вскоре после войны Ханако узнала, чем закончилось «Дело Зорге». Точнее, «Дело Зорге – Одзаки» – так и называлась статья в одном из журналов, который попался ей на глаза в 1947 году и где сообщалось, что тело ее возлюбленного захоронено на кладбище Дзосигая неподалеку от тюрьмы Сугамо, «поскольку не оказалось никого, кто мог бы взять на себя эту печальную обязанность. На могиле был поставлен скромный деревянный знак, но кто-то забрал его – возможно, из-за недостатка топлива. И теперь от могилы не осталось никаких следов»[752]. Это было не для нее: «…не осталось никаких следов». Упрямая 35-летняя женщина с широкими выступающими скулами и приятным голосом не только не вышла замуж за школьного учителя, как предрекал Зорге, но и не собиралась сдаваться теперь, когда слежка, страх, ужас арестов и допросов были позади. «Не осталось следов» – это не заключение, это была команда к действию, и Ханако начала действовать. Пытаясь выйти на эти следы, она разыскала адвоката Зорге Асанума Сумиё и брата Одзаки. Два года она обивала пороги тюрьмы Сугамо, где в это время сидели совсем другие люди – подсудимые Международного военного трибунала для Дальнего Востока, те, против кого боролась группа Зорге. Они сидели в этих же камерах, что и советские разведчики пятью годами ранее, и в том же небольшом помещении семь раз открылся люк под той же самой виселицей – но уже для других приговоренных. Ханако ходила в Министерство юстиции, на кладбище Дзосигая – искала, просила, уговаривала, убеждала. Целых два года! Наконец, к половине десятого утра 16 ноября 1949-го, сопровождаемая молодым каменотесом, который должен был изготовить надгробие, и запасшись бутылкой японской водки сётю, Исии Ханако пришла на место, установленное как могила Зорге, на кладбище Дзосигая. Вместе с управляющим кладбищем и тремя могильщиками она присутствовала на эксгумации и опознании.

Гроб удалось найти легко – он был единственным в общей могиле невостребованных прахов, сделанным по-европейски: тело Зорге положили, а не усадили в него, как сажают тела японских покойников в круглые, напоминающие большие бочки, гробы. Ящик извлекли из ямы, сняли с него крышку. «Дрожа, я сделала шаг вперед и заглянула внутрь, – писала потом Ханако. – На дне полутемного гроба лежали желто-коричневого цвета кости, в которые превратилось тело. Видневшаяся циновка была уложена на дно гроба, в центр, и на ней лежали не соединенные между собой бедренная кость, кости ног и другие части скелета.

– Покойник уже превратился в скелет, – пробормотал управляющий.

– Неужели? – с сомнением переспросила я. В душе еще оставалась надежда: “А вдруг я узнаю его?” Как бы он ни выглядел сейчас, покажите мне его хоть один раз! Но вместо тела действительно лежали лишь разрозненные кости. И… его череп! Уставившись на него, я опустилась на колени у края выкопанной могилы…

Изменившийся до неузнаваемости мой Зорге! Где вы? (Они всегда называли друг друга на «вы» по-японски – «аната». – А. К.) Где те добрые глаза, вьющиеся каштановые волосы, где его мускулистое тело? Ничего этого нет, ничего, ничего я уже не видела.

Я вдруг осознала, что даже испытывая безграничную любовь к человеку, невозможно представить некогда роскошное тело, просто глядя на кости на дне гроба. Его образ, который я хранила в своем сердце, разрушился. Сердце мое разрывалось».