Золотое дно

Но вот кончился «Черный город». Машина скользила дальше по гладкому асфальту. Вдруг Гасанов вспомнил, что Саида обещала показать студенту, где находится их институт. Машина затормозила и повернула назад. Синицкий с удивлением заметил, что зеленая машина также повернула назад вслед за ними.

Обратно ехали другой дорогой, по набережной. С одной стороны улицы высились светлые здания, с другой — зеленел бульвар. Он тянулся без конца, на многие километры. Машина мчалась, набирая скорость. Сквозь листья деревьев мелькали, как осколки разбитого зеркала, кусочки ослепительного моря.

— Я бывал в городах на море, — говорил Синицкий, придерживая шляпу, — но такого длинного и широкого приморского бульвара не встречал нигде.

— Наша гордость, — улыбнулась Саида, приглаживая растрепавшиеся от ветра волосы. — Он был длинным еще до войны, а вот совсем недавно мы его продолжили. Теперь он начинается от Дворца советов и идет почти до Баилова.

Синицкий с любопытством смотрел по сторонам. Где он, в каком городе? Ему показалось, что много раз был здесь, ходил по этим улицам, среди зданий из светло-серого камня, видел эти витрины, громадные щиты с афишами. На какой же город похож Баку? Может быть, на Ленинград? Ну, конечно, особенно эти центральные улицы.

И, пожалуй, только солнце, палящее, южное солнце, глубокие черные тени, небо ослепительной голубизны да море неповторимого синего цвета отличают этот город от своего северного собрата.

Машина свернула в сторону.

— Взгляните направо — улица Шаумяна. Здесь сравнительно новые здания. Выстроены перед самой войной, — сказала Саида, указывая на широкую улицу, где высились здания серо-сиреневого цвета с белыми линиями окон, балконов, портиков, строгих, прямолинейных украшений.

Улица мелькнула и,скрылась. Блеснули стекла зеленого киоска с надписью «Воды». Архитектор придал ему такую невероятно обтекаемую форму, что Синицкому показалось, будто киоск сейчас сорвется с места и помчится вслед за машиной.

Вот новое розовое здание с белой колоннадой на крыше. Казалось, колонны поддерживают голубой небосвод, что так низко спустился над ними.

— Это кино «Низами». Построено тоже до войны, — сказала Саида. — Вы знаете, что меня удивляет, — с оттенком досады продолжала она: — у нас совершенно не знают этого города. Не знают третьего по величине города нашей страны! Вспомните, сколько написано о других городах. С Ленинградом знаком каждый ребенок. Кто не знает Невского проспекта, Адмиралтейства, Литейного! Кажется, что любой человек, никогда не бывавший в Ленинграде, сможет начертить его карту. Так известен город по литературе, по газетам и рассказам очевидцев. Я уж не говорю о Москве — о ней знают все, и это вполне естественно. Но вот, например, возьмите Киев. Кто не слыхал названия «Крещатик», «Владимирская горка», «Лавра»! Одессу с ее лестницей тоже знают. А кто скажет, какая главная улица в самом большом после Москвы и Ленинграда городе — в Баку?

Синицкий подумал: «А верно, как много еще нужно видеть!» Он не знал, что нефтяной Баку — это прекрасный светлый город, где в зеркало блестящего асфальта смотрятся облака. Он чувствовал себя путешественником, впервые открывшим неведомую землю. Ему еще раз захотелось взглянуть на дорогу. Юноша обернулся назад. Вдали виднелась все та же зеленая машина.

Глава третья «ПО-МОЕМУ, ОН ФАНТАЗЕР!»

Николай Синицкий сидел на балконе гостиницы. Он нетерпеливо ждал, когда можно будет ехать на праздник к Гасанову. Еще бы! Инженер сам пригласил студента. Наверное, очень хороший человек — Гасанов. Только чем он недоволен?

Синицкий встал и прошелся вдоль каменной балюстрады балкона. Чудесный город! Он впервые видит Каспийское море, суда, далекие вышки. Яхты с желтоватыми парусами робко бродили у берега, как утята. Дым от парохода поднимался столбом, как в морозный день. Было очень жарко.

Он взглянул на набережную. Серебристо-зеленая полоса бульвара, кусты ярко-розовых олеандров, клумбы, какие-то темно-красные цветы, неподалеку белый ажурный переплет водной станции и рядом высилась, как памятник давно прошедших веков, суровая Девичья башня…

Николай сел в кресло, машинально провел расческой по непослушным волосам, затем вынул из кармана диктофон, посмотрел на него, покрутил ручки и подумал: «Что же мне с ним делать? Пока это только записная книжка. Надо что-то придумать. Может быть, вести дневник? Попробуем!» Он включил аппарат и поднес его ко рту.

— Я буду тебе говорить все, что только замечу интересного, а твое дело — записывать. Точка! — утвердительно проговорил он и перевел рычажок.

— Точка! — в той же интонации ответил аппарат.

— Вот и прекрасно! Ты будешь моим дневником. — Синицкий снова передвинул рычажок.

— …дневником, — послушно повторил аппарат.

— Вечером я расскажу тебе все, что случилось за день.