– Он показался вам грустным? – спрашивает Уилла. – Погруженным в депрессию?
– Нет. Просто обычным человеком, который много работает и любит свою дочь. Помню, что, когда Виви вышла в туалет, Фрэнк попросил: «Никогда ее не обижай», и я ответил: «Да, конечно». Тогда я не увидел в этом ничего странного, мне казалось, все отцы так говорят, ну, чтобы я не подумал бросить Виви одну на футбольном матче и уйти с друзьями или принуждать ее к чему-нибудь. Но потом, несколько месяцев спустя, когда Фрэнк покончил с собой, я вспомнил его слова.
Уилла чувствует, что этот рассказ начинает прошибать ее на слезу.
– Умираю с голоду. Давайте я сделаю нам поесть?
Бретт смеется, вытирая уголки глаз.
– С удовольствием, спасибо.
За сэндвичами, чипсами и персиками – те просто истекают соком, и обоим приходится стыдливо вытирать руки и все вокруг – Бретт рассказывает о том, чем они с Виви занимались в школе. Как гуляли по торговому центру «Парматаун», ходили в боулинг в «Мэйпл Лэйнс», на вечеринки для подростков в клуб «Майнинг Компани», футбольные матчи, а потом в «Антониос» есть пиццу. Виви занималась на коричневом диване в гараже Уэйна Кертиса, пока Бретт репетировал со своей группой. Они много «катались» – к каналу на реке Кайахога и по шоссе Стэйт Хилл. Ездили в «Шитц» за «Читос», пирогами и рутбиром. Когда весной стало тепло, они сбегали на озеро Ири и сидели на пляже в парке «Эджуотер».
Уилла чувствует, что Бретт к чему-то подводит. К этому времени они уже поели. Уилла убрала тарелки и дважды успела сходить в туалет. Уже половина первого, и внезапно песок в часах начинает сыпаться быстрее, чем ей того хотелось бы. Им нужно выезжать к парому через час.
Почему она не уговорила Бретта переночевать у них? Он еще даже не был на пляже, хотя джинсы и кеды для этого – неподходящая одежда.
– Я привез вам снимки, – говорит Бретт и тянется к своему рюкзаку. – Я сделал копии, чтобы вы могли оставить их себе.
Он достает пачку фотографий и показывает их одну за другой Уилле.
Виви, в розовом вязаном свитере и темно-зеленой безрукавке, сидит на трибуне во время школьного футбольного матча. Рядом с ней Бретт, в джинсах и джинсовой куртке, показывает средний палец тому, кто снимает.
– Это ранняя стадия наших отношений, – говорит он. – Ваша мама все еще носила ту повязку на голове. Но потом… – На следующей фотографии на Виви обтягивающие джинсы, кеды и футболка с группой REO Speedwagon. Глаза у нее подведены черным, на шее кружевной чокер. Бретт по-прежнему в своей джинсовой куртке. Они сидят на скамейке в торговом центре; между ними стоит стакан из «Орандж Джулиус».
– А это рождественский бал, – продолжает Бретт. На фото они вдвоем позируют на фоне шелкового занавеса, изображающего зимнюю сказку. На Виви черное платье на тонких бретелях, а Бретт в сером костюме в полоску, фиолетовой рубашке и фиолетовом галстуке. У него на голове впечатляющая прическа по моде восьмидесятых: с выбритыми по бокам волосами.
Уиллу больше всего поражает, насколько ее мама на фотографиях молодая и незнакомая. Это Виви до того, как вышла замуж, до того, как родила детей, до того, как ее нога ступила на Нантакет, и, возможно, даже до того, как она вообще узнала, что такое Нантакет. Настоящая Вивиан Хоу, мать Уиллы, но та совершенно ее не узнает.
– Потом учебный год закончился, мы выпустились из школы. Твоя мама поступила в Дьюк со стипендией. У меня не было никаких определенных планов, но мою группу начали приглашать в разные места. Нас позвали играть на бар-мицве в отеле «Холидей Инн» в Индепенденсе, – он делает паузу и кивает. – Тогда все и случилось.
– Что? – спрашивает Уилла. – Что случилось?
«Что, – спрашивает она себя, – такого могло произойти на бар-мицве в “Холидей Инн” в Индепенденсе, штат Огайо?»
– Одному из гостей, дяде мальчика, понравилось, как мы играем. Оказалось, что дядю зовут Джон Зубов и он вице-президент «Сенчери Рекордс» в Лос-Анджелесе.
– Да вы что?! – ахает Уилла. – То есть вас заметил продюсер?
– Джон спросил, есть ли у нас свои песни. На тот момент было всего две. Одна называлась «Парматаун блюз», ее написал наш барабанщик Рой. А вторая – «Золотая девочка», которую я написал для вашей мамы, после того как умер ее отец. Когда Фрэнк покончил с собой, Виви была… убита горем. – Бретт опускает голову. – Думаю, вы понимаете, что она тогда чувствовала. Непоправимую утрату. Что ничего больше нельзя исправить.
– Понимаю, – шепчет Уилла.
– Я хотел ей помочь. Обнимал ее, когда она плакала, поддерживал, когда она ссорилась с матерью, но этого было недостаточно. Поэтому я спросил себя: «А что я вообще умею делать?» Я умел только играть на гитаре. И написал для Виви песню.
– Вот это да! – произносит Уилла. Она просто не может в это поверить!