Золотая девочка

Памела рвется поговорить с Уиллой, но так, чтобы без Зака или Рипа, а это непросто. Наконец Зак улетает повидаться с приятелем, который возглавляет авиадиспетчерскую службу в аэропорту Мартас-Винъярд. Они собираются каждый год. Зак уезжает рано утром и не вернется еще целый день.

– Заскочишь ко мне домой в девять? – спрашивает Памела Уиллу.

– У меня работа.

– А в двенадцать?

– У нас с Рипом ланч в клубе. – Вообще-то нет. У Уиллы просто запись к доктору.

– Отмени.

– Не могу.

– Вы просто повернуты друг на друге, – ворчит Памела. – Слышишь, что говорю? Повернутые.

Уилла лишь гордится такой своей повернутостью. Ей хотя бы не приходится мониторить каждое движение мужа и гадать, с кем он спит.

– Знаю, – с некоторым самодовольством говорит Уилла.

– А можешь приехать сейчас? – спрашивает Памела. – Заскочишь по дороге на работу?

– Я собиралась сегодня поехать на работу на велосипеде, – говорит Уилла.

– Лучше на машине, так сэкономишь время. Я должна тебе кое-что показать.

Да не хочет она на машине, хочет на велосипеде! Вдобавок Уилла уверена, что не обрадуется тому, что там ей покажет Памела. Ситуация и так уже зашла слишком далеко, настолько, что пришлось рассказать Карсон, а это рискованно. Конечно, Уилла облегчила груз ответственности, да и сестра, заявив, что друзей у нее нет, не соврала. Карсон – одинокая волчица. У нее наверняка есть приятели в «Ойстеркэтчере», и не только, но она никому не побежит рассказывать о проблемах Памелы и Зака Бриджман.

Нынче люди так зациклены на себе, что почти невозможно отыскать того, кто всерьез захочет разделить твои проблемы. Этому Уиллу научили ее прошлые неудачные беременности. После первого выкидыша окружающие ей сочувствовали, однако торопили попробовать еще раз, а не предлагали нормально пережить утрату.

Все, кроме Рипа.

И Виви.

– Уилла! – окликает Памела.

– Что? – Та выныривает из кроличьей норы воспоминаний. – Гм… ага, хорошо.

– Приедешь? Прямо сейчас?

– Да, – соглашается Уилла. Ладно, она поддержит Памелу. Прямо сейчас.

Впрочем, времени у Уиллы особенно нет. Она приезжает в дом Бриджманов на Грей-авеню, ожидает увидеть хозяйку, но первый этаж пуст.

– Я на месте! – кричит Уилла. – И мне через десять минут нужно обратно в машину!

Ответа нет. Ужасно хочется уйти. Золовка в своем репертуаре – сперва поломать кому-то планы, потом еще и заставить ждать. С Заком Памела столь же бессердечна (даже хуже!).

Уилла окликает ее и слышит наверху шаги, сначала думает, что те приближаются, но нет, отдаляются.

– Ладно, я пошла на работу. Перезвони позже! – Уилле удается скрыть раздражение в голосе, но не обиду. Она с тоской думает о том, как проехала бы на велосипеде мимо черепашьего пруда, куда мать водила их троих, когда они были маленькими. Виви терпеливо обвязывала куски сырой курицы и помогала набрасывать лески.

– Уилла, это ты? – окликает Памела.

– Да!

– Сейча-ас спущусь! – Судя по тому, как она тянет первое слово, спустится Памела не сейчас.

Отсчитывая минуты, Уилла принимается разглядывать семейные фотографии на полке под лестницей. Лори Ричардс снимала Бриджманов на Степс-Бич четыре года подряд. Памела, Зак, Питер. Все кажутся такими счастливыми. Памела даже по-настоящему улыбается. Потом снимок с мужем, они держатся за руки. Глядя на такие фото, думаешь о семейных ужинах, еженедельных игровых вечерах, уроках езды на школьной парковке и рождественских утрах, а не о проблемном ребенке и муже-изменнике.

Памела наконец спускается по лестнице. Она босая, с мокрыми волосами, на ней бирюзовая льняная рубашка с броским ожерельем (большие деревянные бусины на нитке, увеличенная версия того, что Питер мог смастерить в садике), и она сжимает в руке что-то красное.

Памела протягивает это Уилле.

– Я нашла их в стирке.

Это красные кружевные стринги. Уилла едва не выплевывает утренний чай. Она была права: ей не хочется это видеть, чужое вонючее белье. «По крайней мере, их хотя бы в машинке прокрутили», – думает Уилла.

– Я так понимаю, это не твои? – спрашивает она.

– Нет. А похоже, что я могу такое носить?

«Определенно нет», – хочет сказать Уилла, но боится оскорбить золовку. На самом деле никто не может сказать, какое нижнее белье носит человек, так же как никто не может сказать, что скрывается за, казалось бы, счастливым семейным портретом.

– Это «Ханки Панки», – не задумываясь, говорит Уилла. Несмотря на отвращение, она берет стринги с ладони Памелы.

– Откуда знаешь? Бирки нет. Неужели ты такое носишь? – одновременно обвиняюще и потрясенно спрашивает Памела.

– Нет, – отвечает Уилла и чуть было не добавляет: «Видела у сестры».

Памела права: бирку срезали, и осталась дырочка размером с монету. Волна тошноты накатывает на Уиллу так, что не сдержаться. Она мчится в дамскую комнату прямо в холле, и ее рвет. Когда же выходит обратно, Памела раскрывает объятия:

– Бедняжка. Я так старалась не вспоминать о твоей беременности, боялась кому-нибудь сболтнуть.

– Ничего, – заверяет Уилла. Стринги валяются на полке у самого свежего семейного портрета. Что за контраст. – Зака о них спрашивала?