Знать и помнить [Диалог историка с читателем]

Вот что пишет, например, читатель В. А. Леонтьев (г. Химки Московской области): «В 60―70-е годы были опубликованы воспоминания виднейших полководцев и государственных деятелей — Жукова, Василевского, Штеменко, Кузнецова, Яковлева, Воронова, Шахурина и других, в которых дан достаточно объективный, справедливый (и действительно правдивый) анализ всей государственной, военной, политической и дипломатической деятельности т. Сталина во время войны. Были отмечены заслуги т. Сталина, не обойдены молчанием его ошибки и просчеты. Их выводы были действительно правдивыми и документально достоверными. Вы же любите ссылаться на воспоминания этих людей, односторонне вырывая отдельные цитаты из их книг, и делаете противоположные выводы!»

Не буду опровергать это надуманное обвинение. Скажу прежде всего о главном: мемуары советских военачальников являются выдающимся вкладом в историографию войны. Огромна и их популярность в народе. Особой известностью пользуются мемуары Жукова и Василевского. В них немало сказано о И. В. Сталине, его авторитете политического руководителя СССР, председателя ГКО, Верховного Главнокомандующего и пр. Маршалы высоко оценивали Сталина как военного руководителя, но подчеркивали, что это произошло лишь после того, когда он изменил свой стиль единоличного управления вооруженной борьбой и стал прислушиваться к коллективному мнению.

Надо отметить и другое. Мемуарам как жанру исторической книги присуще личностное, субъективное, а нередко, в силу ограниченности опыта мемуариста, и одностороннее восприятие явлений и фактов прошлого. Изучать историю только по мемуарам нельзя. Это понимает, например, читатель Е. П. Шамонин. «Наша военная история, — пишет он, — смотрит в прошедшее через очки полководцев, а это, на мой взгляд, равносильно тому, если бы историю русской литературы написали по превосходным мемуарам Панаевой, Никитенко и т. д., не более того».

События прошлого воссоздаются на основе критического изучения различных источников: документов, свидетельств современников и пр. Историческая литература, включая и мемуары, является неотъемлемой частью духовного наследия поколений. Ее содержание неотрывно от конкретно-исторических условий существования общества, различных политических, идеологических и других факторов. Отсюда неоднозначность и сложность ее формирования, наличие в ней крупных достижений и серьезных недостатков. Это полностью относится и к мемуарам о Великой Отечественной войне. В послевоенное время (1964―1975 годы) я имел творческие контакты со многими ее авторами — маршалами Г. К. Жуковым, А. М. Василевским, И. X. Баграмяном, А. И. Еременко, И. С. Коневым, К. К. Рокоссовским, адмиралом Н. Г. Кузнецовым, другими полководцами и флотоводцами, возглавляя академическую серию «Вторая мировая война в исследованиях, воспоминаниях, документах».

О трудностях издания серии помню до сих пор. Так, сборник воспоминаний и документов «900 героических дней», посвященный обороне Ленинграда, длительное время задерживался и наконец был издан со значительными изъятиями. Воспоминания трижды Героя Социалистического Труда Б. Л. Ванникова «Записки наркома» были уже набраны в типографии, но так и не увидели свет. И лишь теперь, спустя два десятилетия, они опубликованы в журнале «Знамя». Всего же в серии издано около 40 мемуарных книг.

Встречи с выдающимися военачальниками позволяли услышать много нового о событиях кануна и начала войны. Такие встречи проходили и в Институте истории АН СССР с выступлениями маршалов Г. К. Жукова, С. К. Тимошенко, И. С. Конева, А. И. Еременко, Ф. И. Голикова, Главного маршала авиации А. А. Новикова и других.

6 мая 1969 года, например, на Ученом совете выступал Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, который прошел войну с первого ее дня до последнего. Он говорил о причинах наших неудач. «Я — командир 5-й танковой дивизии, которая стояла на первой линии. И разве можно было так делать, зачем так близко около границы нужно было держать танковые дивизии, если мы не хотели наступать на противника? Ведь если мы хотели обороняться, то их надо было держать подальше от границы».

«Было пять округов, пять командующих. А что произошло? Все пять были сняты, все до одного! Это что — просчет? Или как это понять? Я понимаю, если один-два, а то все пять. Попов был снят, Кузнецов был снят, Павлов был предан суду и расстрелян, Кирпонос погиб, Черевиченко, начав войну командующим округом, закончил войну командиром корпуса. Как это понять?

Вот, друзья мои, это история. Я не буду разбирать, почему так произошло, но это — факт.

Затем явились новые люди, с другой хваткой, с другим пониманием, которые знали, какая это война».[149]