Знать и помнить [Диалог историка с читателем]

Не удивлюсь, если «историкам» В. Морозову и А. Самсонову присудят еще одну какую-нибудь премию при помощи тайного голосования.

Если единожды солгавший не может не врать, то каково-то становится творцам аж 12 томов ловко замаскированной кривды!

Виктор Астафьев, писатель,

инвалид Великой Отечественной войны

Такое вот письмо… Попробуем снова перечитать его, стараясь не поддаваться естественному чувству неловкости, которое возникает, когда в разговор вдруг ворвется брань.

Сделать это нелегко, но во имя важности затронутого в письме вопроса нужно.

Да, согласимся мы в таком случае с Виктором Астафьевым, история Великой Отечественной войны испещрена «белыми пятнами». Предстоит возвратиться к ее изучению, осмыслению, начиная, пожалуй, с самого начала — исследования причин прихода фашистов к власти в Германии и факторов, способствовавших этому. Что касается собственно военных операций, то к перечню, приведенному в письме, можно добавить и Киевскую оборонительную операцию 1941 года. Тогда, вопреки настойчивым предупреждениям Жукова о необходимости своевременно отвести наши войска на левый берег Днепра, Сталин и смертельно боявшийся его Шапошников запретили такой отход, что привело к окружению и гибели нескольких наших армий… Именно эта ошибка Сталина вскоре поставила Москву перед смертельной опасностью.

Безусловно, нуждается в уточнении и расшифровке цифра наших потерь — 20 миллионов человек. Какова была методика расчетов? Сколько бойцов и командиров погибло на фронте, умерло от ран в госпиталях, погибло в плену? Каковы были жертвы среди гражданского населения? Народ имеет право знать это.

Чем полнее будет правда о войне, тем ярче и убедительнее предстанет перед миром и потомками подвиг советского народа, который, несмотря на неимоверные трудности, лишения, несмотря на граничившие с преступлениями ошибки Сталина, ценой огромных жертв спас человечество от фашизма.

Вот, пожалуй, если отвлечься от формы, позитивный смысл письма Виктора Астафьева.

Однако мне думается, что просто-напросто «отвлечься от формы» как раз и нельзя. Ведь не из учебников знаем, сама жизнь показала, во что превращаются благие намерения и высокие цели, если к ним выбран негодный путь.

Может, лучше припомним, как был разгромлен возглавлявшийся академиком А. М. Панкратовой журнал «Вопросы истории», на страницах которого после XX съезда партии начала прорываться к народу правда. И если уж речь зашла об академике А. Самсонове, стоит припомнить, как нелегко ему пришлось, когда он попытался приоткрыть завесу над трагедией 22 июня 1941 года.

Разные были и есть у нас историки, как, впрочем, и писатели, и журналисты… Все мы очень разные, и наверное, хорошо, что разные. Ведь одна из причин нашей общей болезни — десятилетиями насаждавшееся искусственное «единомыслие».

Всем нам пришлось лечиться. Лекарство — правда. Лекарство — гласность. Лекарство — возможность свободно высказать свое убеждение. И обязанность не криком, а аргументами, фактами отстаивать свою правоту.

Есть в русском языке слова «истово» и «неистово». Оба содержат корневую частичку от «истины». Пройдя через века, оба слова утратили этот смысловой заряд, слились в понятиях «страстно», «яростно», «с великим усердием».

Да, нам нужны споры. Но такие, в которых рождается истина, а не умирают люди, как умерла академик Анна Михайловна Панкратова после заседания комиссии, «разбиравшей» работу ее журнала.

Усердия и ярости нам не занимать. Чего только не натворили, борясь «истово» и «неистово». Теперь наступает время трезвого взгляда, точного анализа, честных и потому мучительных раздумий. Время мысли.

Тимур Гайдар

Московские новости, 1988, № 19,

8 мая

Дискуссии не должны разобщать

Уважаемая редакция!

В № 19 «Московских новостей» (1988, 8 мая) опубликовано открытое письмо писателя Виктора Астафьева, а текст его выступления на конференции историков, писателей и литературоведов изложен на страницах газет «Советская культура», «Литературная газета».

В условиях гласности и демократии все критические выступления можно лишь приветствовать, если за ними стоят честные намерения. Однако именно это ценное качество отсутствует в высказываниях Виктора Астафьева. Он явно переступил ту грань, которая отделяет дискуссию от безответственных домыслов.

Взявшись судить о творчестве и нравственном облике большинства советских историков, он изрек, что они «давно потеряли право прикасаться к святому слову „правда“, ибо от прикосновения нечистых рук, грязных помыслов и крючкотворного пера, оно — и без того изрядно у нас выпачканное и покривленное — пачкается и искажается еще больше» («МН»).

В выступлении на конференции тот же приговор: «Они лишили себя этого права — своей жизнью, своими деяниями, своей кривдой, криводушием» (Советская культура, 1988, 5 мая).