Знамя девятого полка

– Под ключицу, – отчетливо сказал Егор и, упершись левой рукой в камни, приподнялся. Глаза его смотрели сосредоточенно, грустно.– Меня еще там чиркнуло,– он ткнул пальцем под гору и вдруг весь перекосился от боли, вызванной резким движением.– И надо думать, крепенько, товарищи, садануло… Главное, крови-то во мне не так уж и много осталось после нынешней зимы. Только не хотел я вам праздника портить. Все равно не помочь.

Чертыхаясь и все косясь на небо, Шмелев рвал на полосы рукава форменки, бинтовал плечо и грудь Егора. Небо еще молчало, но, вероятно, где-то за первой гористой складкой Хазенфлоу или Туриньи, натужливо крича в телефонную трубку, уже вызывали аэродром.

Егор, морщась от боли, следил за спорой возней крепких рук своего командира.

Тряпки быстро намокали – из грязно-серых становились яркими и свежими, как полотнище нового знамени.

– Эх, кабы в руку, либо в ногу… – безучастно глядя на окровавленные самодельные бинты, через силу сказал Егор.– Ну, тогда… еще было бы о чем говорить… А так зря вы трудитесь, товарищ капитан-лейтенант, не задерживайтесь… Я еще пройду с вами… на сколько крови хватит.

Поддерживаемый товарищами под руки, он медленно поднялся и, закусив губы, окровавленный, бледный, упрямо побрел вперед.

Шли медленно, трудно. Вся надежда была на лес, зубчато и плотно подступивший к подошве ближней горы.

Шмелев достал вдруг из кармана пачку махорки, взятую из полевой сумки убитого им итальянца и наспех стал разбрасывать пригоршни табаку себе под ноги.

– Павел Николаевич, да вы что? – испуганно вскрикнул Иван. – Она же нам дороже хлеба!

– Пусть понюхают, – не слушая, сосредоточенно пробормотал Шмелев, продолжая сорить табаком. – Махорочка крепкая. Она их сразу со следа собьет. Ну, марш!

Ослепительно горели снега на горных вершинах. Голубел внизу, в дымке, в полуденном мареве Атлантический океан, и уже совсем не такими большими казались под светом близкого солнца все человеческие заботы и горести. Сосны, приближаясь, гудели знакомым уверенным мачтовым гулом. Их мохнатые лапы раскачивались, маня и обещая прикрытие. Еще 10-15 минут, и самолет уже ничем бы не мог помочь Догне-фиорду.

– Эх, други,– в полузабытьи клонясь головой то к одному, то к другому плечу, едва разводя бледные губы, жарко шептал Егор, утешая не себя, а остающихся жить товарищей.– Не вечен же человек. Когда-никогда помирать надо.

– Молчи, дурень! Ты еще меня пережить должен! – с болью гаркнул Шмелев и осекся. Усмешливые и грустные глаза его комендора были рядом, они смотрели понимающе и совсем спокойно, светлые и прямые глаза простодушного волжского парня.

То, что он видел сейчас, было уже выше и насмешек, и обиды, и самой субординации. Егор сказал только укоризненно:

– А ведь вы на меня, товарищ капитан-лейтенант, по службе никогда не кричали… Так уж и по человечеству не кричите. Ни к чему это. Я ж говорю, никто не вечен. А по-людски помереть – тоже кой-чего стоит…

В синеве, в непередаваемой словами прозрачности, строго и прямо стояли сосны и лиственницы. Ручьи пенной кружевной прошвой, точно искусно вышитые полотенца, были брошены на источенный временем гранит.

Вокруг простиралась Норге, старая рыбацкая промысловая «Норвега», мирная, триста лет ни с кем не воевавшая страна.

Где-то далеко внизу едва слышно застрекотал мотор мотоцикла. Егор, настораживаясь, поднял голову.

– Ну, а если погоня, други,– вдруг окрепшим голосом сказал он, – так уж попрошу «два ща» (Сигнал «Спуск флага без церемоний») мне сразу набрать. Без меня-то еще наверняка уйдете.– Спасительное наречие «трехфлажки», язык лагерной конспирации, еще владел его мыслями. – Да уж, без никаких церемоний… – прислушиваясь к далекой скороговорке мотора, повторил он.

– Молчи, дурень! На себе унесу! – яростно и убежденно бросил Шмелев и крепче прижал к себе руку Егора.

– Что у них там, по две головы, что ли, погоня? – зубы Ивана Корнева сверкнули совсем по-волчьи. – Кто в догон-то пойдет? Туриньи? Так он один. Или, думаешь, унтерам под пулю лезть большая охота? Некому за нами по горам таскаться. Вот уж когда в дол спустимся… Ну-ну, держись, не падай…

Солнце сдвинулось уже к заваленному горами морю, дымящемуся между их расщелинами, и тени стали удлиняться.

Было три часа пополудни.

– Ну-ка, отдохни, Егор, – попросил Шмелев, подводя раненого к вековому валуну.– Давай, Иван, руки, мы его в кресло посадим. Вот так.

Медленным, ровным шагом, стараясь не сбиваться с ноги, понесли Егора дальше в глубь леса на скрещенных руках.

Зеленый и рыжий плюшевый мох мягко обрамлял валуны. Шептались детскими голосками ручьи. Не верилось, что где-то война, оккупация, развалины городов, колючая проволока Догне-фиорда. Горы, камни, лиственницы и сосны стояли так же спокойно, как и тысячи лет назад. Егор беззвучно перебирал бескровными губами.

Три ветвистые, могучие близнецы-сосны сошлись поодаль от остальных деревьев у выбивающегося из камней родничка.

В горле Егора лопались какие-то сухие пузырьки.

– Испить бы…– глухо попросил он. – Сгораю…