Знамя девятого полка

Дымились сизые леса на склонах, звенели ручьи, падая в зеленую долину, и облака, как тюки голубой растрепавшейся пряжи, лежали на скалах. Мир на глазах оживал от ледникового окоченения, и даже неясный гул далекой лавины казался отсюда безобидным,– во всяком случае, здесь немцам делать было нечего.

Иван, зажмурясь, раздвигал головой и плечами мохнатые лапы елей и вдруг почувствовал, что его крепко схватили за руки и, заламывая их назад, выкручивают из пальцев винтовку.

Он рванулся и, споткнувшись о чьи-то ноги, полетел в густой влажный мох, увлекая за собой нападающих. Ременная петля стянула его локти.

Сзади бешено взревел Шмелев, коротко, хрипло дышали люди, повиснув на его широких плечах.

Чьи-то совершенно белые от ярости глаза встали у самого лица Ивана, и сухой властный голос непонятно выкрикнул что-то ему в лицо.

Сзади еще продолжали возиться. Судя по хрусту сокрушаемых веток, по топоту и хриплым вскрикам, борьба была отчаянной и неравной.

Но не двум беглецам, утомленным горным перевалом и почти бессонной ночью на холодных камнях, было справиться с десятком плечистых ражих парней. Двое крепко держали Ивана под руки, и он исподлобья оглядывал их красные обветренные лица. Все тяжело дышали, кто-то разъяренно отплевывался кровью.

Оборванный огромный человек в меховой безрукавке закинул за плечо винтовку Шмелева и что-то сердито приказал товарищам, сразу принявшимся развязывать руки Ивана. На его потном лбу темнела глубокая ссадина – когда и чем он его ударил, Иван не помнил.

Все это было так неожиданно и дико, что Иван только затравленно озирался, силясь понять, кто же, собственно, на них напал?

Шмелева тоже развязали, и, мрачно потирая перетянутые ремнем руки, он встал рядом с Иваном. Тот, казалось, слышал, как бешено колотится сердце капитан-лейтенанта. Их быстро обыскали и, обезоруженных, избегающих смотреть друг на друга, растерзанных в короткой свалке, повели в лес. Люди за плечами беглецов переговаривались вполголоса, вероятно по-норвежски.

– Рашен? (Русский (англ.)) – вдруг совсем беззлобно спросил великан в меховой безрукавке, идя сбоку и не сводя светлых глаз с подергивающегося лица Ивана. Он вытирал кровь с разбитого лба и улыбался.

Неожиданная догадка вдруг осветила все событие совсем с другой стороны, и Иван судорожно стиснул руку Шмелева.

– Пал Николаич, а может быть…

– А может и не быть. Молчи, – хрипло откликнулся капитан-лейтенант. Ясно, они думали об одном.

Устьем высохшего ручья вся группа спустилась в ложбинку, пересекла ее и тропинкой, едва намечающейся между грядками валунов, полезла в гору. Было ясно одно: эти непонятные оборванные люди хорошо знали местность и шли они не к морю и частым рыбачьим поселкам, а на северо-восток, в горную пустыню.

Одеты они были разнообразно и пестро. Тяжелые сапоги лесосплавщиков и городские ботинки, брезентовые спецовки лесорубов и широкие клетчатые брюки гольф, даже фетровая шляпа на одном курчавом беленьком юнце все яснее говорили Ивану о том, что его догадка была не так далека от правды.

«Партизаны»,– успокаиваясь, решил Иван и сердито сказал большому человеку в меховой безрукавке:

– Что же вы, как бандиты, на людей набрасываетесь? Хоть бы узнали сначала.

– Молчи! – сурово прикрикнул Шмелев, но человек в безрукавке сказал серьезно и негромко:

– Бандит… но! –и покачал в воздухе большим прокуренным пальцем.

Избушка на небольшом горном плато открылась внезапно, лишь только тропинка обогнула нагромождение каменного обвала. Из железной трубы вывинчивался голубой дымок, и на крыше избушки мутно поблескивал кусок дюраля,– вероятно вырезанный из крыла разбившегося самолета.

Бледнолицый человек в городском пальто и с черным немецким автоматом на шее вышел из-за ближних сосен и, не сказав ни слова, уставился в лицо Ивану. Глаза его были недоверчивы и хмуры, а большая рука лежала на сизом рожке автомата.

И опять никто из людей, окружавших беглецов, ни о чем не спросил молчаливого дозорного и ничего не объяснил ему. Каждый здесь был занят своим делом и не вмешивался в дела другого.

Великан в безрукавке толкнул ногой низенькую дверь и шагнул в сторону, пропуская беглецов вперед.

Согнувшись, вслед за капитан-лейтенантом Иван вошел в избушку и сразу ничего не разобрал – так темно в ней показалось после зеленого сияния леса.

Первое, что он увидел, когда глаза притерпелись к полумраку, был тяжелый цейсовский бинокль, лежавший на дощатом столе, и лицо сухощавого человека, сидевшего за столом в. пятнастой куртке, перешитой из немецкого маскхалата.

На чугунной разборной печке клокотала большая кастрюля, и запах жарящегося мяса стоял в избушке.

На длинных нарах лежало несколько человек, тускло блестели затворы автоматов и винтовок, составленных в их изголовье.

Небольшая рыжая собачонка поднялась от ног сидевшего за столом и, настороженно заурчав, подошла к Ивану, обнюхивая его связанный алюминиевой проволокой сапог.

И почему-то это – рыжий лохматый песик и домашняя поза человека за столом – опять подействовало на Ивана успокаивающе. Конечно, немцами тут и не пахло.