Знак судьбы

Боль была мучительной, но она не имела ничего общего с физической, эта боль принадлежала сердцу и душе, которые находились в агонии.

Эдмунд стоял перед ней, манжета, с помощью которой он управлял главным Охотником, была отчетливо видна, когда он держал над головой массивное яйцо. Оно было изумрудно-зеленым, с золотыми вкраплениями, поблескивающими на свету.

– Вы не подчинились… большинство из вас, – в ярости выплюнул он. – Неужели вы не понимаете? ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ МНЕ!

Я в ужасе наблюдала, как Эдмунд швыряет прекрасное драгоценное яйцо в выступающий камень.

– Нет!

Крик, вырвавшийся из моего горла, соответствовал реву самки Охотника. Это было ее яйцо. Одно из всего двух, которые она смогла произвести на свет. По затылку побежали ледяные мурашки, когда скрюченное, недоразвитое мокрое тельце крохотного Охотника заскользило по камню, его голова дернулась, рот открылся, крылья затрепетали, и надежда жарко загорелась в моей груди.

Девочка.

Судя по отметинам на крыльях, детеныш был девочкой. Мысли ее матери были моими, и я знала это, хотя не должна была.

Может, с ней все будет в порядке. Она станет первой за столько лет, принесет Охотникам новую жизнь… надежду на будущее.

Эдмунд в мгновение ока переместился, слишком быстро, чтобы мать детеныша смогла остановить его. Прежде чем она успела пошевелиться, его меч опустился, и на выживание детеныша больше не осталось надежд.

– Похоже, нет, – прорычал он.

Кончик его клинка пронзил тело детеныша, пригвоздив его к земле. Он слабо дернулся и затих.

Удар обрушился на меня с почти физической силой, электрическое ощущение пригвоздило меня к месту, и тело застыло от того, чего быть не могло.

Мой малыш, только не мой малыш!

А затем последовала боль, такая, словно кто-то разрезал мне грудь и вырвал сердце, но я каким-то образом осталась жива.

Я была жива, но не хотела больше жить.

Ощущение того, что я нахожусь в загоне с Хавок и в лесу, наблюдая, как умирает мой ребенок, заставляло меня метаться из стороны в сторону, и я изо всех сил пыталась дышать сквозь агонию и замешательство. Однако растущая ярость прожгла дыру в горе, принося небывалую ясность ума.

Ярость была настолько горячей, что могла бы посоперничать с солнцем, если позволить ей вырваться на свободу.

Самка бросилась вперед, не думая о собственном благополучии, и я зарычала, прижимаясь к телу Хавок, словно могла помочь кинувшейся к Эдмунду Охотнице. Словно сама могла задушить его голыми руками.

Убей его, прокричала я мысленно.

– УБЕЙ ЕГО!

Самка сделала выпад, зная, что умрет, но положит всему конец. И, может, второе ее яйцо будет спасено и останется под охраной ее сестры. Оно того стоило. Война закончится, не успев начаться. Охотники освободятся от монстра.

Когда ее челюсти метнулись к подонку, убившему ее ребенка, она увидела, как он ухмыльнулся, увидела, как он поднял руку с манжетой к ней.

Джикс, самец-Охотник, врезался в нее и отправил ее в полет. Она проломила дюжину деревьев, щепки пронзили ее крылья в нескольких местах. Однако эта боль была ничем, от слова совсем.

Она приземлилась и развернулась, чтобы пробиться обратно к монстру. Она разорвет его пополам. Уничтожит.

Джикс прижал самку к земле, его челюсти сомкнулись на ее шее, выдавливая из тела жизнь. Его мысли ломились в ее голову, а потому и в мою.

Подчинись или умри.

– Я скорее умру, чем подчинюсь тебе! – прокричала я для нее, и сила связи с самкой-Охотником немного оттолкнула его.

Отделив свои эмоции от ее, я поняла, что это должно прекратиться. Как бы сильно я ни хотела смерти Эдмунда – а, боги, я хотела, – эти двое были слишком сильны для нее. Охотница погибнет, сражаясь, но она еще была нам нужна.

Я сглотнула, тяжело дыша, пока самка боролась с большим самцом.

Мы одолеем их, но не здесь. Не сейчас. Ты должна успокоиться. Я обещаю, мы убьем их обоих.

Самка-Охотник обратила свой разум ко мне, и я впустила ее, позволила увидеть, что ее боль не прошла мимо меня. Что я чувствовала ее как свою собственную, словно это моего ребенка убил Эдмунд.

Поклянись, что этот монстр умрет.

– Мы убьем его или умрем, пытаясь, – сказала я.

Ее мысли соприкоснулись с моими. Видела ли она, что я говорю ей правду? Она отстранилась, и последним, что я увидела, было то, как она склоняет голову перед самцом.

Будто порвали эластичную ленту, я окончательно вернулась в свое тело.

Я оставалась на месте, тяжело дыша, просто позволяя разуму и телу воссоединиться. Это было ужасно и… больно… Я прикоснулась рукой к своему ноющему сердцу.

Детеныш был таким маленьким, таким беспомощным, и Эдмунд убил его. Я закрыла лицо руками и снова заплакала, на этот раз из-за всего, что уже потеряно… из-за всего, что мы никогда не вернем.

Я не знала, как долго просидела так, знала только, что уже давно стемнело и воздух остыл. По крайней мере, никто не пришел искать меня. Я не знала, хотела ли, чтобы кто-то увидел меня такой – спутанным комком эмоций.

Медленно поднявшись на ноги, я поцеловала Хавок в нос и вышла из загона.