Знаешь, доча...

Но я также и многому научился. Например, ловко орудовать иголкой и ниткой (отсутствие нормальных условия для стирки формы заставляло ежедневно пришивать к внутренней стороне воротника полоску белой ткани). Еще мыть полы, копать промерзшую землю, ремонтировать обувь, класть кирпич, замешивать раствор, чистить картошку в промышленных количествах, целую неделю ходить в одних и тех же трусах и с грязной головой (банный день — четверг). В армии ты предоставлен самому себе, захочешь нормально жить — всему научишься.

Знаешь, у нас в стране всегда было принято считать, что армия — это настоящая школа жизни, суровое, но полезное испытание для мужчин, которое должен пройти каждый. Любой мальчик, начиная с детского сада, привыкал к мысли, что он — будущий защитник Родины. Это уж потом его учили (или, скорее, НЕ учили) быть хорошим папой и мужем, строителем дома, охранителем семьи, а сначала ему, сопливому юнцу, на 23 февраля дарили пластмассовый автомат, на голову цепляли пилотку и заставляли ходить строем.

В действительности все оказалось немного не так. За два года ты можешь и вовсе не научиться воевать, но в любом случае тебе почти ежедневно придется самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность. Ты практически один на один с Жизнью и всеми ее составляющими — смелостью и трусостью, подлостью и предательством, малодушием и порядочностью. И уже не спросишь совета у родителей, не спрячешься за спины одноклассников.

Сейчас любопытно рассматривать армейские фотографии, отмечая на них свою эволюцию от бритого 18-летнего пацана с впалыми щеками до толстомордого сержанта, готовящегося к возвращению домой. За два года я хлебнул всякого — от позора до триумфа. Порой не хотелось просыпаться по утрам. Случались эпизоды, за которые мне было стыдно, иногда, наоборот, удавалось проявить себя с хорошей стороны. В итоге все закончилось более-менее достойно: и стрелять из автомата я научился на «отлично», и бегать, и прыгать, и ползать так, как того требовала Родина.

Возможно, мне повезло. Времена в стране были дикие и полуголодные, дома мои близкие едва сводили концы с концами, продуктов не хватало, деньги уже ничего не стоили, а у меня тут и трехразовое питание, и отличные теплые казармы, и нормальные командиры. К тому же я и в армии не перестал заниматься любимым делом: играл в духовом оркестре, выступал с гитарой на праздничных мероприятиях и даже немного посидел на ударных в офицерском вокально-инструментальном ансамбле. Писал какие-то статьи в газеты, работал в местном клубе (наша военная часть находилась рядом с обычным гражданским городком, где были жилые дома, магазины, школа, детский сад, девчонки, все такое). Кстати, именно там я реализовал свою детскую мечту — поработал киномехаником. Проекторы в клубе стояли древние, старые фильмы привозили из другого города, пленка постоянно рвалась, но мы не жаловались, потому что это было прикольно. Однажды мы с моим лучшим другом Сашкой Оганяном (он из Ставрополя) крутили для местных жителей французскую комедию «Беглецы». В фильме два мужика-остолопа пытались заботиться о маленькой девочке и одновременно удирать от полиции. Четырехлетняя крошка была такой милой, что на одной из самых трогательных сцен Сашка, глядя через окошко в зал, произнес:

— Вернусь домой — женюсь. И у меня родится дочка.

— У меня тоже, — сказал я.

Мы оба выполнили свое обещание.

Словом, я ни секунды не жалел, что служил. В первое время после возвращения домой меня вообще не покидало чувство, что я уже ничего в этой жизни не боюсь, что любые горы по плечу, любые проблемы решаемы, самые высокие цели достижимы. Жаль только, что с годами эйфория проходит. Слишком многого приходится бояться, и чем ты старше, тем поводов для страхов становится больше.

Стадо

Как и в случае с занятиями боксом, в армии мне преподали еще один важный урок. Точнее, прочли чертовски полезную лекцию, которая до сих пор не выходит из головы. Мне вообще везло в свое время на «учителей»…

Наш молодой командир роты (старше всего на пять лет) очень любил порядок. Он всеми силами старался искоренить дедовщину*. Точнее, командир понимал, что искоренить ее не сможет, но старался хотя бы свести к минимуму.

Однажды у меня с ним произошел такой разговор.

— Скажи честно, «деды» гоняют? — спросил старший лейтенант.

Мы сидели в канцелярии, рабочем кабинете командования роты. До меня здесь побывало еще несколько молодых бойцов. Комбат устраивал «социологический опрос с пристрастием», из-за которого «деды» серьезно напряглись: не настучит ли кто?

Я молчал. Стучать нельзя и некрасиво, стукачей нигде не любят, а в армии особенно. Даже если будут убивать ночью табуреткой, с утра ты расскажешь, что тебя задел крылом идущий на посадку вражеский истребитель.

— Я не жду деталей и фамилий, — напирал комбат, — я просто хочу понять, что с этим делать!

Не знаю, почему он решил поинтересоваться именно у меня. Наверно, потому что в моем личном деле было сказано, что я пишу книги, стихи и музыку. Стало быть, умный.