Значит, до ночи?

– Потому что ты – часть моего подсознания, связанная с ароматом духов. К тебе меня привел именно он, но ты не настоящая, ты лишь старое, отжившее свой век желание.

Невидимая волна опять стукнулась о грудь, прошлась насквозь… Дашу в злобе затрясло, но потухала она слишком быстро. Я смотрел на это все с каким-то равнодушием; откуда во мне столько хладнокровия на все эти слова? Я не понимал даже положения своего тела в пространстве, чистое сознание разума – вот, из чего состоял я в этом сне.

Не знаю, что произошло, но, кажется, она повела меня по нашим памятным местам. Город пуст, в окнах домов теплится свет, ни один автомобиль не ползет по холодному асфальту. Мы молча шли по Каменноостровскому проспекту, над нами натянулся потолком розовый закат. Помню, когда-то мы и вправду шли по этой самой дороге, только живой, наполненной блуждающими душами, я тогда от юности много болтал о будущем, а она слушала и вдохновлялась моими речами.

– Как красиво, правда? Мы точно идем к…

– Не знаю, – резко оборвал я, стараясь проявлять как можно меньше злости.

– Вообще-то, меня достало твое молчание! Сколько можно? Хватит уже беспричинно дуться! Если не хочешь со мной гулять…

Пробежалось по телу подобие страха, на секунду я даже поверил, что передо мной… Нет, передо мной была лишь загадочная проекция подсознания, и ее поведение такое же нереальное, как и внешность – это лишь память, ничего более.

– Нам не о чем говорить, все песенки спеты, все оставлено, смыто временем, не знаю, как еще правильнее выразиться… – то, что она ожидала, будто я продолжу молчать, я видел по ее наполняющимся удивлением глазам. Сколько-то годов действительно прошло, и на всю ситуацию той юношеской дальности я теперь смотрел совершенно под другой призмой. – Ты ведь и сама прекрасно знаешь, что невозможно остаться в этом сне, что ты растворишься в любой момент, что настоящий я вот-вот проснусь…

– Замолчи! Лучше молчи! – Наши ладони сами по себе сплелись. – Лучше будем молча наслаждаться этим городом…

– Это не город…

– Тогда что это? – Нетерпеливо перебила она меня, и я невольно растянул улыбку, какую позволяет себе писатель, хитро продумавший сюжет и запутавший читателя.

– Кладбище.

Она уставилась на меня пустыми зенками. Огромными. Со зрачками, заслонившими практически всю зелень… И наконец прошептала:

– Это ж каким надо обладать хладнокровием, чтобы без паники наблюдать за тем, как рушится мир.

Ее рука, словно кто-то потянул за ниточки, медленно выскользнула из моей. Я в последний раз оценил ее сохранившийся в памяти образ: он предстал передо мной смертельно печальным, обреченным. Со зданий посыпались обломки, они разбивались вдребезги об асфальт, оставляя уродливые лунки. Каменные брызги пролетали мимо нас, не задевая. Все рушилось. Катастрофически быстро, и за крошечную долю секунды я успел интуитивно почувствовать, что это последний сон вместе с ней, что дальше ждет неизвестность, частично подобная смерти. Я уже мог уйти – проснуться, – но не уходил, что-то как будто не отпускало; и все-такие какой-то непонятный скрип послышался где-то в стороне.

Утро выдалось несладким, разбитым. От гудения будильника в голове болезненно защелкало. Таким подавленным, словно в один момент на голову свалились все мировые несчастья, я давно себя не чувствовал, а, может, правдивей было бы сказать, никогда. Я сел на кровать, потер лицо руками, после волнующего сердце сна кожа оказалась жирной и противной. Все, что попадало в область зрения, вызывало сплошное омерзение, даже милая “Звездная ночь” Ван Гога провоцировала, побуждая содрать ее со стены. Нет, в таком состоянии идти куда-либо – самоубийство. Я отправил смс на работу с предупреждением, что неважно себя чувствую, что сегодня не в состоянии выйти на смену.

Холодная вода слегка ободрила. Там, за окном, – мельком заметил, когда раздвигал плотные шторы, – постепенно раскрывал яркий бутон новый день с ранним, непрогретым теплым солнцем утром. Я вглядывался в зеркало, и будто бы наблюдал за собой со стороны, вне собственного тела, будто сам я бесплотный дух, парящий за спиной ужасно знакомого тела. Один вопрос, шипя колокольным далеким отзвуком и сбивая с толку, запутался в мыслях: «что есть реальность?»

Я окунулся в этот омут, чтобы оттолкнуться ото дна, которое оказалось даже ближе к поверхности, чем предполагалось: чрез года старое перестало тревожить, видно, новые, реальные, пропитанные настоящей жизнью ценности настолько укрепились в сердце, что ничего из того, что терзало когда-то, более не трогало. Я изучил все уроки, которые должна была преподнести та женщина… а ведь познакомились мы почти что детьми. В этом простом слове, женщина, крылись пугающие высоты, с которых открывался красивейший вид на дорогу пройденных дней. А эти сны я ни в коем случае не собирался толковать, их скрытый, тоскливый смысл и без того был как нельзя ясен.