Змеев столб

Весна и слезы… Горло Марии обволакивала душная тоска: Хаим рыбачил вторую неделю. Обжигающий взвар хвои обтек горло едкой горечью. Одна горечь задавила другую, горло размякло, разжалось, и наступило облегчение.

Заткнув топор за пояс, Мария вышла на улицу и зажмурилась. Всякий раз выбиралась из полутьмы юрты к свету, как новорожденная из чрева. Солнце отражалось в каждой крупице ноздреватого, зернистого снега, и невыносимо яркие искры обжигали глаза. Чтобы глаза домочадцев не слепли, пани Ядвига связала деревянным крючком тоненькие сетки из каштановых волос Нийоле.

– Вот вам солнцезащитные очки.

Мария накинула на лицо нехитрое старухино изобретение. Сквозь темную паутинку хорошо было видно, и зрение не страдало.

Юрты, стоящие «спинами» к заливу, почти все имели названия: Юрта Старых Дев – учительниц и сестер литератора Берка, переводчика с идиш; Юрта Музыканта – в ней живет скрипач Гарри Перельман, который давно не играет на скрипке для больной матери и больше не сможет играть помороженными руками, годными для рыбалки, но не для смычка. Да и мать Гарри уже не болеет и не живет там. Она вообще нигде не живет, ее застывшее тело лежит в Юрте Мертвецов.

Тугарин сказал, что когда земля сверху чуть-чуть оттает, из Столбов привезут заключенных, они выроют ямы, и можно будет похоронить груду трупов, наваленную в десятой юрте.

А вот Юрта Букиниста – большой семьи владельца букинистической лавки на улице Гедиминаса в Каунасе. Самого букиниста здесь нет, его увезли куда-то вместе с пекарем Гринюсом и мужем Гедре. Юрта Художника, Юрта Журналиста, Министерская Юрта… Только названия напоминают, кем были раньше обитающие здесь ловцы рыбы, рабочие цеха засолки, мотальщики ниток, вязальщики сетей, уборщики уличных туалетов, труповозы и добытчики топлива.

Мария дошла до административной части. Контора с общежитием и цех засолки со складом – настоящие дома из толстых ошкуренных бревен, с настоящими стеклами в окнах. Цех еще не запустили, добычу возят на собаках в склад и подкапливают, обложив ее льдом, пока холодно. Рыбы на весенней путине много…

Рядом на пустыре заведующий намеревается построить в будущем сетный цех, пекарню, баню и школу для немногих оставшихся в живых детей.

Алоиса спасла пани Ядвига. Перед тем как слечь в то ужасное время до приезда доктора, она успела покормить малыша последней похлебкой и положила возле его подушки ком мороженых ягод. Остатки морошки старуха отдала Витауте.

Алоис ел потихоньку, не мог быстро есть. Врач удивился, что он вел себя правильно и не умер, хотя по всем приметам должен был умереть. Готлибам, Гринюсам и Гедре с дочкой сказочно повезло поселиться в одной юрте со святой грешницей пани Ядвигой…

Осенью женщины спрашивали Тугарина, будут ли строить детский сад. Теперь не спрашивают. Алоис – единственный на всем мысе ребенок до пяти лет, всех остальных убили голод и цинга.

Старик Кимантайтис спросил о больнице. Змей ответил, что амбулатория, а также магазин разместятся в общежитии, где сейчас живет начальство, поэтому начальству построят отдельные дома… Вот и весь поселок. Мыс, бугрящийся за пустырем, как спина гигантского животного, спускается к пологому берегу моря.

В конторе Зина Тугарина, сидя под плакатом «Слава товарищу Сталину – отцу, учителю и лучшему другу всего советского народа!», отметила работников в табеле явки. По новому звуку гонга Мария вернулась с бригадой к своему холму, обогнула его и поплелась в лагуну. Змей нашел Марию и Гедре достаточно крепкими для сбора дров, но вчера Гедре позволили не работать несколько дней, палец правой руки у нее взбух панарицием.

В тундре женщины разбрелись по двое. Мария решила идти одна, без напарниц. Шла медленно, ссутулив плечи и спину, будто по узкому коридору, а не по огромному заснеженному пространству. Принесенные прошлым половодьем деревья видны в нем издалека. Тундра лаконична, красок в ней пока три – белая, синяя и черная; линии горизонтальные, как в море.

Мария далеко обходила глубокие снежницы – каверзные бочаги талой воды. Провалишься в снежницу по грудь, без посторонней помощи не выкарабкаешься. Тугарин торопит с дровами: через месяц солнце растопит в протоках лед, достигающий толщины в рост человека, и лагуну зальет вода. Тундра превратится в топкое, непролазное болото.

Вокруг ног путались вьюжные змейки – дочери морского ветра. Змейки заносят тропы снегом, а иногда раздуваются и вызывают пургу. Под шагами, как сахар на здоровых, не пораженных цингой зубах, хрустел и поскрипывал наст. В небе, высоком и прозрачном, летели стаи птиц: лебеди, гагары, турпаны, умопомрачительно вкусные гуси…

О чем ни подумаешь, мысли о съестном тут как тут, и перед внутренним взором возникают фантастически яркие картины всевозможной еды. От них сложно отделаться, раз появившись, они преследуют с навязчивостью галлюцинаций. Желудок пищит, требует, чванится – я, я твой хозяин!