Змеев столб

Во время ужина все нарочно расселись с налимьими котлетами против Хаима на нарах Нийоле. Вита расставила на полу банки с горящими лучинами, чтобы ему было видно.

– Ох, и люблю же я литовские цепеллины! – сказала пани Ядвига, смачно причмокивая. – Картошку, помню, натрешь, облепишь ею мясцо с луком и жаришь со шкварками… Цепеллины с поджаристой корочкой, сок так и брызжет…

– Как слюнки у некоторых, – фыркнула Гедре и мечтательно закатила глаза. – Куриный бульон, густой, жирный, а из него косточка ножки торчит, просит – вынь меня да не привередничай, не снимай толстую кожицу, сало на ней мягче масла!..

– А булочки? Булочки с маком, повидлом, вареньем, которые печет мой Гринюс! То есть пек…

– Хле-хле-хлеб све-све-свеж-жий…

– Пилозки! – пискнул Алоис, и все рассмеялись.

– Студень из коровьей ноги, а в нем половинки яиц!

– Холодный свекольник с зеленью на простокваше, с картофельными лепешками…

– А я люблю такой горлодер, чтоб слезу вышибало и дыхание ломило…

В глазах Хаима плавали, сменяя друг друга, кастрюля с куриным бульоном – жир яркий, желтый, собрался кружочками, блестит, как новое монисто на цыганской невесте… огромные ломти пшеничного хлеба, пончики, булочки, пирожки… миска с тертым хреном, чесноком и помидорами… Глаза на лоб лезли от горючей слюны, и выбивались слезы. Чем утолить необъятный голод?!

Мария молчала. Пани Ядвига деловито спросила ее:

– Ты ела когда-нибудь копченого угря?

– Конечно.

– А свинину ты ешь?

– Ем… Когда она есть.

– А жареные картофельные колбаски-ведереи в кишках! – снова подхватила Нийоле, не уловив старухиного сарказма.

– А свиное ухо! – подмигнула пани Ядвиге понятливая Гедре. – Вареное! Копченое! Маринованное! Левое, правое, м-м-м!

Нийоле замолкла и заозиралась с подозрением, что-то соображая.

– Свиной окорок, – продолжала безжалостная пани Ядвига. – Соленое сало с чесночком, ветчина, буженина, сардельки…

Задыхаясь от смеха и давясь слюной, Хаим простонал:

– Мария, стукни пани Ядвигу чем-нибудь по голове посильнее, чтобы замолчала! И… дай мне котлету.

Он снова вспомнил о фирме «Продовольствие» и золотых копченых курах. Он ведь их ел.

Спустя несколько дней по настоянию доктора Свиридова из Тикси на мыс был отправлен караван нарт с бесплатными продуктами – хлебом, мукой, маслом, крупами, горохом, тушенкой и дрожжами. Горох велено было проращивать, а дрожжи настаивать и пить.

Выжившие благодаря доброму врагу люди встретили первую весну в Заполярье, окрепнув, и начали работать. Они вновь получали зарплату. Если удавалось, покупали рыбу у изредка наезжающих кочевников и отоваривали мучную норму.

В последней юрте «суп» был чуть разнообразнее по составу ингредиентов. Тщательно промыв рыбьи кости, потроха и чешую, пани Ядвига высушивала их на печке до листвяного шороха, протирала между двумя камнями и добавляла полученный порошок в похлебку.

Домашние знали, где добывается эта сомнительная приправа.

– Иначе останетесь без костей и суставов, – отрезала пани Ядвига, раз и навсегда пресекая разговоры о предосудительных местах ее промысла. По вечерам она с группой уцелевших стариков мыса рылась, орудуя топором, в смерзшихся осенью кучах помоев у цеха засолки.

Когда полярный мрак уполз в море до следующей зимы, женщины всмотрелись друг в друга и ойкнули в один голос. Вроде каждый день мыли лица талой снеговой водой, а на щеках темнели разводы копоти. Печку чаще топили сырыми дровами, и, пока дерево не разгоралось, юрта плавала в дыму и чаде.

Мария едва сдержалась, чтобы снова не ойкнуть, глянув на пани Ядвигу. Осенью старуха виделась совсем другой. Чуть приспущенные над глазами тяжеловатые веки делали ее лицо надменным, твердо приподнятый подбородок говорил о суровом и властном характере. Теперь скулы и нос выступили резче, черты отчеканились, обнаружив симметричную правильность, а поблекшие глаза цвета теней на снегу светились в темных полукружьях век, как отблеск окошек в хвойном настое. Странная, скорбная выразительность проявилась в лице старухи.

– Пани Ядвига, какая вы красивая!

Та болезненно усмехнулась:

– В свое время я считалась самой красивой девушкой на Неманской.

– Наверное, вы походили на Богоматерь, – ляпнула, не подумав, Нийоле.

…Пустая банка выпала из рук пани Ядвиги. Хорошо, что пустая, в банку еще не был налит кипяток. В юрте стало тихо, даже лепечущий Алоис смолк на нарах и в испуге прижался к стене.

Гедре запоздало шикнула на Нийоле и сама нечаянно выдала вслух смятенную мысль:

– Все мы грешники, все под богом равны…

– Я не верю в бога, – холодно сказала пани Ядвига.

Глава 12 Баба-лошадь – добытчица дров

«Гонг! Гонг! Гонг!» – повелительно задребезжала на весь мыс медная железяка, висящая над крыльцом конторы вместо часов. Весеннее солнце, отвоевывавшее у ночи минуту за минутой, встало давно и расплылось в грязной оконной льдине серовато-желтым пятном. Днем ручейки слез бежали с окон и намерзали на полу сталактитами.