Змееловы

— А почему я должен отдавать свои деньги, заработанные с риском для жизни? Откуда я знаю, виноват Азаров или нет?

— Из Москвы, говорите? — Холодайкин хмыкнул. — Смотри-ка!

— И я говорил: если он виноват, то и двадцать адвокатов не помогут. Венька Чижак доказывал, что поможет. Его самого-то какой-то известный адвокат в Москве защищал.

— А что, у Чижака есть судимость? — насторожился врио прокурора.

— Суд был. А что и как, не знаю.

Холодайкин кивнул.

— Ладно, проверим. Ну вот что, Клинычев, засиделись мы. (Тот суетливо поднялся.) Вы ступайте, а у меня еще дел по горло.

— До свидания, — вежливо попрощался Клинычев и, пятясь, вышел из кабинета.

Холодайкин некоторое время выждал, потом тоже покинул прокуратуру и направился в КПЗ.

Азаров подтвердил, что давал взаймы Клинычеву деньги. Но откуда они у него появились, объяснить отказался наотрез.

Человека, который спрашивал Гридневу, не знает. А лабораторию и террариум ему не показывал: не было времени, надо было спешить на отлов змей.

На следующий день снова раздался звонок из больницы. Звонила следователь Седых, интересовалась делом Азарова.

Холодайкин опять просил ее не беспокоиться. И в заключение сказал:

— Следствие-то, в общем-то, закончено. Передаю на днях в суд.

— А Рославцева? — вырвалось у Веры Петровны.

— Что Рославцева?

— Вы получили ее показания?

— Это вряд ли повлияет на исход дела.

— Нет, я все-таки думаю…

— Простите, Вера Петровна, у меня люди…

— Жаль. — Седых повесила трубку, не попрощавшись.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВСТАТЬ! СУД ИДЕТ!

36

Уже неделю в Талышинске шел обложной дождь, густой туманной дымкой закрывавший небо и окрестные сопки. Сырость заползала всюду, загоняла людей в помещения. Серые здания, серый лес, везде один серый цвет, в котором разливали свою желтую тоску тусклые электрические лампочки в окнах домов, горевшие чуть ли не весь день. Багрянец осенних деревьев померк. Опавшие листья валялись на дорогах, в канавах, в размокших садах и огородах, словно мусор после большого многолюдного гулянья.

В народном суде Талышинска второй день разбиралось дело Азарова. Накануне зал был переполнен. Талышинцы и раньше были заинтригованы необычной экспедицией змееловов, а здесь случилось такое! Как в каждом маленьком городке, молва разносила мгновенно любую сенсационную новость, обраставшую неимоверными подробностями и преувеличенными фактами. Особенно завораживало сообщение о пропаже змеиного яда. Естественно, различного рода слухи и домыслы раздули историю до ужасающих размеров. Своеобразно и ловко были приплетены в нее московские жулики, связанные с заграницей, браконьеры и даже дети фармацевта Горохова, которые превратились в семь близнецов. Все вместе взятое и явилось причиной паломничества в суд.

Но первый же день судебного следствия глубоко разочаровал жителей Талышинска. Кто-то даже заметил, что суд напоминает выдвижение Азарова на премию: столько хорошего и доброго было сказано в его адрес свидетелями. Да и само преступление, по мнению большинства, оказалось обыденным. Во всяком случае, не стоило тащиться в такую погоду через весь город, тем более что посудачить и порядить на улице было нельзя. А ведь именно в этом состояла основная приманка для талышинских любителей почесать языки, которые ничем не отличались от себе подобных в любом уголке земного шара.

Когда народный судья Паутов, с пустым левым рукавом, засунутым в карман пиджака, объявил о продолжении судебного разбирательства, в зале находилось, помимо членов экспедиции, проходивших основными свидетелями, всего несколько человек. В первом ряду одиноко пребывала Давыдова, считавшая своим долгом присутствовать здесь как непосредственно участвовавшая в расследовании. В уголке незаметно пристроился Геннадий Васильевич Седых. Вчера он не был и поэтому внимательно наблюдал за происходящим. Лесник Михеич, родители Зины Эповой да тетя Капа — вот и все, кто пришел в этот день. И лишь один Клинычев расположился в стороне, напряженно вслушиваясь в каждое слово. Он старался не смотреть в сторону своих коллег.

Степан сидел, понуро опустив голову. Порой казалось, что его совершенно не интересовало происходящее в зале.

Холодайкин, в форменном пиджаке с петлицами, был обложен бумагами, в которые он частенько заглядывал, надевая очки. Очками он пользовался крайне редко, в основном в кино. Но на суде считал необходимым иметь их под рукой. Это выглядело солидно.

Напротив, за своим столиком, сидел московский адвокат Шеманский, прилетевший за день до процесса и успевший развить бурную деятельность. С красивыми седыми бачками, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке, он внимательно поглядывал на своего оппонента, изредка делая запись в блокноте сверкающей авторучкой. Защитник был похож одновременно на маститого художника и пожилого заграничного киноактера.

Как только возобновилось слушание дела, адвокат Шеманский поднялся и обратился к суду:

— Я прошу уважаемый суд допросить в качестве свидетеля Азарова-отца для установления личности обвиняемого.

— Какое у вас мнение на этот счет? — спросил судья у гособвинителя.