Злые вихри

Мучительно тянется время ночное,
Какъ жизнь одинокая, вяло, безъ цли...
И мрачныя думы толпой налетли...
И кровью заплакало сердце больное...

У него былъ сильный, хорошо обработанный теноръ, чистый и звонкій въ высокихъ нотахъ и совсмъ мягкій въ низкихъ. Съ этимъ послушнымъ гибкимъ голосомъ онъ могъ, какъ истинный, поддающійся вдохновенію художникъ, длать что угодно. Главное же, придя въ такое настроеніе, въ какомъ теперь находился, онъ совсмъ не замчалъ своей творческой работы -- онъ игралъ и плъ безсознательно, испытывая при этомъ сладкое и мучительное наслажденіе.

Наслажденіе это было капризно и являлось вовсе не часто, а когда его не было -- Аникевъ не любилъ ни играть, ни пть, такъ какъ ему приходилось, въ такихъ случаяхъ, играть и пть не свое, но чужое, не вылившееся изъ собственной души его. Для слушателей онъ оставался превосходнымъ пвцомъ и піанистомъ: но ему самому это было скучно.

Поэтому, съ юности много поработавъ надъ своимъ даромъ и пройдя хорошую школу, онъ никогда не выступалъ не только на театральныхъ подмосткахъ, но даже и въ большихъ концертахъ. Наталья Порфирьевна, говоря, что его музыка и пніе во всхъ смыслахъ рдкое удовольствіе,-- сказала только правду.

До сихъ поръ было издано всего нсколько его романсовъ и пьесъ, настолько своеобразныхъ и настолько терявшихъ въ обыкновенномъ, не его, исполненіи, что они среди «публики» не могли имть особеннаго успха. Лучшія же его фантазіи не только не были изданы, но оказывались даже и не записанными: он были въ немъ, онъ никому не хотлъ ихъ отдавать, да и законченности въ нихъ не было, потому что, исполняя ихъ, онъ каждый разъ придавалъ имъ иной видъ, включалъ въ нихъ много новаго, для него самого неожиданнаго, внезапной импровизаціи.

Когда находилъ на него мучительно-сладкій трепетъ, и дйствительность исчезала передъ безплотными образами -- онъ, самъ того не замчая, импровизировалъ. Въ его мозгу внезапно создавались мрныя рифмованныя фразы, одвались переливами его голоса и пополнялись звуками инструмента, послушно оживавшаго подъ его пальцами. Потомъ онъ часто хотлъ вспомнить и слова, и мелодію, но не могъ этого.

Импровизировалъ онъ и теперь на нсколько прежнихъ словъ и мотивовъ...

... Безсонница становится мучительне. Все, что отравило жизнь, все, что обмануло -- встаетъ теперь въ сердц неотвязнымъ, злымъ призракомъ...

Немолчные стоны тоски, униженья.
Любви опозоренной горькія слезы.
Разбитая вра, погибшія грезы.
Мучительный ядъ и вражды и презрнья...

Куда скрыться отъ этого призрака, въ чемъ найти забвенье?.. Проклятья! проклятья! безумныя муки!..

Но вдругъ... будто искра небеснаго свта,
Но вдругъ -- будто капля тепла и привта,
Закралися въ душу забытые звуки...

Это все т же звуки далекой чистой любви, сулившей когда-то дтски наивному, просившему счастья сердцу неизвданное и безпредльное блаженство. Это голосъ, нжный и ласковый, не умющій лгать и притворяться... Это она -- и онъ видитъ ее такою, какою была она въ ясные дни и долгіе блдные вечера той далекой весны, когда вокругъ нихъ осыпались блые лепестки со старыхъ яблонь, грушъ и вишенъ... Осыпался цвтъ весенній!.. и опять призракъ!..

Но жизнь все же зоветъ, зовутъ добро, правда, вс завтные идеалы. Въ нихъ -- спасенье! Кипитъ борьба, напрягаются силы, а посл долгихъ лтъ,-- уставшія руки, уставшая голова, уставшее сердце и -- втряныя мельницы съ машущими, даже неполоманными крыльями...

Что-жъ остается?

И вотъ, какъ бы изъ самой глубины чернаго, душистаго мрака этой южной ночи, доносится, глухой призывный голосъ. Онъ зоветъ къ наслажденію, ибо вн грубаго, животнаго наслажденія -- ничего нтъ въ этомъ мір...

Что-то жгучее и жуткое пробжало по клавишамъ рояля -- и застонало, а потомъ засмялось злымъ, мучительнымъ смхомъ. Голосъ Аникева замеръ послднимъ вздохомъ на самой высокой, незамтно ушедшей въ безпредльность потк,-- потомъ быстро упалъ до своихъ крайнихъ низкихъ нотъ и, дйствительно, будто изъ глубины бездны, началъ жутко-циничный призывъ къ наслажденію.

«Боже мой! Что-жъ это онъ такое поетъ!-- вся насторожившись и въ неподдльномъ ужас соображала Наталья Порфирьевна.-- Вдь, это ужасти! Это безнравственно... и у меня!.. молодежь тутъ... Lise... маленькая княжна Ninette... другія... слушаютъ! во вс уши слушаютъ... и теперь Великій постъ, наконецъ! Да онъ просто съ ума сошелъ... Богъ мой, какъ я обманулась»...

Она ужъ давно не видала такой неблагодарности. Она такъ обласкала его, «все поняла -- и простила», взялась его реабилитировать,-- а онъ вотъ чмъ отплачиваетъ! «Но, вдь, это хоть безнравственно, а дивно хорошо то, что онъ поетъ, съ какою душой, съ какою страстью! Хоть бы слова-то не такъ ясно выговаривалъ...»