— Ты откуда взялся?! — радостно крикнул Узданов, и мы обнялись.
— Не хотите ли искупаться? Воды горячей хватит.
Ну разве откажешься!
Через час все жители этой стоянки собрались в шалаше. Внутренность его напоминала нечто среднее между ледяной избушкой и чумом. В нем было очень тепло. Обогревался он небольшим костром, разложенным посредине.
Жили геодезисты, кажется, не плохо. Меня угостили, отварной сохатиной губою, по цвету напоминающей сливочное масло, по вкусу- лучшего я ничего не едал, и жареным рябчиком с кислой брусничной подливой- тоже великолепная приправа… Я был голоден и все поглощал с жадностью, не обращая больше ни на что внимания.
В этот момент с паническим визгом в шалаш ворвалась собака. Люди схватили ружья и,выскочив из шалаша, подняли беспорядочную стрельбу, кричали, свистели…
— Медведь,- сказал Узданов, вернувшись в шалаш.- Два дня назад Бобку утащил, теперь добирается до Зорьки. Какой-то чумной зверь: ни крика, ни стрельбы не боится.
Я вышел из шалаша. Была ночь, тихая, темная. Звезды чуть-чуть светились в бездонном пространстве. До слуха долетело ворчанье, потом послышался хруст снега под тяжелыми лапами зверя. Ленивой поступью медведь отходил к лесу.
— Ишь, шельма, ворчит, неохота без добычи уходить,- сказал рабочий и добавил: — Видно, Бобка вкусный был. Понравился.
Когда шаги смолкли, все вернулись в шалаш.
— Удивительный зверь,- заговорил техник Смелов.- Давно уже зима, холодище стоит, все медведи в берлогах, а его нелегкая носит по тайге, да еще шкодит. Жалко Бобика…
И он подробно рассказал о гибели всеми любимого Бобика. Удирая от медведя, собака была схвачена им у самого входа в шалаш. На визг Бобика выскочили люди, но зверь не расстался с добычей, утащил и съел недалеко от стоянки. А всю прошлую ночь медведь пролежал у входа в шалаш. Тепло ли приманило его, или он, не решаясь ворваться внутрь, поджидал добычу снаружи,- трудно сказать. По какой-то случайности обошлось без жертв.
Странными казались эти прогулки медведя в зимнее время.Ягоды,корешки трав, орехи — все, чем он обычно питался осенью, погребено под снегом. Поймать же птицу у него не хватает сноровки, и зверька ему на снегу не скрасть. Почему же он не ложится в берлогу? Чего ждет он, шатаясь по тайге?
Утром приехал Улукиткан. Он отпустил на корм оленей, вошел в шалаш. Его, как старого друга, усадили к печке, угощали мясом и рыбой.
— Тут близко плохой медведь живет,- сказал он, принимая от Смелова кружку чая.- На зиму в берлогу не залез.
— Что значит- плохой? — спросил я.
— Такой медведь все равно что человек, который выпил много спирту, туда-сюда ходи, а голова не работает. И шибко злой он.
— Шатун,- подсказал кто-то.
— Да, да, шатун. Дела нет, а шатается. Такой медведь людей не боится, кушает. Убивать его надо.
Старик допил чай, достал нож и принялся за мясо.
— Однако он утащил вашу серую собачонку. Имя ее начинается такой буква.- И старик начертил на снегу заглавную букву «Б».
— Как ты узнал? — воскликнули все в один голос.
— Утром тут близко вчерашний след медведя видел, немного ходил по нему — помет нашел, в нем серый шерсть и такой маленький штучка нашел…- Он достал из-за пазухи жетон от ошейника, на котором было выбито точками «Бобик».
Улукиткан удивил нас своей наблюдательностью. Когда же ему рассказали о проделках медведя,о том,что зверь бродит вокруг шалаша,старик забеспокоился.
— Я сказал, убивать надо, он людей станет таскать. Завтра пойду искать его, сам убивать буду.
— А ты не скажешь, почему этот зверь не боится человека?- спросил я старика, когда он, покончив с мясом, снова принялся за чай.
— Он худой или раненый, не успел набрать сколько надо сала, теперь не догадается сделать берлогу, шатается туда-сюда, как дурной, куда не надо лезет, пока не пропадет. Понимаешь? Такой медведь шибко опасный, никого не боится, человека не знает, в палатку придет- все равно что бешеный.
Слова старика были серьезным предупреждением. На ночь пришлось у шалаша развести костер и выставить дежурных. Дважды сквозь сон я слышал стрельбу, но ночью подстрелить шатуна не удалось.
Утром Улукиткан, взяв свою старенькую бердану, пошел по следу шатуна, но скоро вернулся.
— Зверь далеко пошел. Я думаю, надо олень запрягать и догонять его.
— Поедем вместе.
Через час мы с ним на двух нартах, захватив палатку, печку, спальные мешки, гнали оленей по медвежьему следу.
День был солнечный, мягкий. Упряжки неслись легко по снежной белизне недавно выпавшего снега. Пакет- так звали собаку Улукиткана, с одним стоячим и другим опущенным ухом, бежал привязанным к моей нарте.
Зверь, перейдя Угоян, ушел редколесьем на юго-запад. Ни разу нe остановился, не свернул с направления; пересекал яры, отроги, лесные завалы, печатал следы так прямо, будто по шнуру шел к намеченной цели. Нам же все время приходилось объезжать препятствия- не всюду, где шел шатун, можно было пробраться на нартах.