Лангара вложила нож в ножны, встала. Карарбах и Долбачи перестали жевать, тоже поднялись.
— Возьмешь, сколько надо мяса в дорогу, остальное Цыбину,так хочет Карарбах, — сказала старуха, обращаясь ко мне.
Через час свернули лагерь. Вьюки разложены по седлам. Лангара и Карарбах пойдут с нами до сворота к Ре-канде, и мы распрощаемся. Последним покинет стоянку Цыбин со своими людьми. Его путь на Ямбуй.
У лиственницы Загря. Я прячусь от его взгляда- мне не по себе. Не знаю, как расстанусь с собакой… Уйду не прощаясь.
Два оленя были впряжены в носилки. В них повезем Степана до аэродрома. Настроение у парня бодрое. Еще бы, ведь его повезут как фараона!
Все собрались у затухающих головешек. После минутного молчания прощаемся с наблюдателями. Они пока не имеют права мечтать о пути в жилые места. У них еще встречи со снежными буранами, с лютой стужей.
Впереди идет Лангара, ведет в поводке Загрю. Кобель беспрерывно поворачивает голову, ищет меня, не может понять, почему я охладел к нему и куда ведет его эта старая женщина? Он упирается лапами, отказывается идти, но Лангара тащит его дальше.
Вот и сворот к Реканде. Нам- на запад, пастухам- на юг, к Худорканским хребтам. Я обнимаю Карарбаха. Он загрубевшей ладонью хлопает меня по спине и улыбается. Подхожу к Лангаре; она кладет руки мне на плечи, припадает седой головой к моей груди.
— Твоя мать счастливая. Как далеко ты ушел, а свое стойбище не забываешь.
— Поверь, Лангара, сюда скоро придет пытливая молодежь; она поможет вам превратить эту скупую, вечно мерзлую землю в край мягкого золота, царство зверей, птиц- то, что ты хочешь. Тогда для твоего потомства не будет лучшего места на земле; и где бы твои внуки ни скитались, свое стойбище и они не забудут. Я хочу, чтобы вы дожили до этих дней.
У Лангары на глаза навертываются слезы. Я растревожил ее боль, о которой она забыла в повседневной суете своей однообразной жизни, но которая никогда не стихала.
— Если это правда,- сказала она, вытирая ладонью заплаканные глаза, — мы с Карарбахом подождем умирать. Тогда я поверю, что человек сильнее Харги.
Я смотрю на нее. Сколько таких тружениц знает эта скупая земля! Они рожали детей и учили их мудрым законам предков,добывали огонь и поддерживали его всю ночь; выделывали шкуры и обшивали семью; варили пищу и ели, что оставалось от обеда, ложились спать последними и вставали до зари. У них были грубые руки тружениц и добрые материнские сердца. Эти женщины давали начало жизни и умерли, не оставив нам даже своих имен. Лангара — последняя из этой династии, от плоти и крови кочевников.
На меня в упор смотрит Загря.Он,кажется,понимает, что расстаемся навсегда. Я не выдерживаю, припадаю к нему; он лижет шершавым языком мое лицо…
Караван тронулся,закачался на тропе. Взвигнула собака, рванулась и повисла на ошейнике, неистово взвыла. Я сбежал к бушующей Реканде, рев переката заглушил вой Загри.
За рекою на подъеме мы остановились поправить вьюки. Карарбах и Лангара все еще стояли на возвышенности среди одиноких, изувеченных ветрами лиственниц. От них оторвался черный комок- Загря.Отпущенный старухой,кобель стремительно понесся нашим следом. Перемахнул реку и, не задерживаясь возле нас, исчез в чаще.
Я оглянулся, хотел отблагодарить добрую старуху, но на бугре ни Карарбаха, ни Лангары уже не было- их поглотили корявые дебри тайги.