Бородатые, обветренные, изъеденные комарами лица при свете костра неузнаваемы. На них усталость и привычное безразличие. Одежда выцвела, поизносилась, украсилась латками. Этих людей уже ничем не удивишь.
Присаживаемся с Цыбиным на бревно возле костра. Цыбин среднего роста, прекрасно сложенный и закаленный в тайге спортсмен. Густая черная борода окаймляет молодое обветренное лицо. На всей его внешности печать волевого человека.
—Как же вы искали Евтушенко? — спросил я его.
— Мы искали их живыми, а не мёртвыми. Никто и не подумал тогда искать их на склоне гольца, а тем более убитыми. Все считали, что они заблудились на болотах,— ответил наблюдатель и скосил на меня чёрные глаза, в которых полыхали отраженные блики костра.
—Кто же убил? — спросил Рыжий Степан, яростно толкнув головешку в огонь.
Наступила гробовая тишина. Все повернули ко мне обросшие щетиной лица.
—Не иначе кто-то скрывается на Ямбуе,— убежденно ответил за меня Павел, и, выхватив из жара уголек, запалил цигарку.— Бандиты! Они не терпят присутствия людей. Несколько раньше убили двух эвенков. На счету этих негодяев ещё есть кто-то.
—И Елизара убили? — спросил Цыбин дрогнувшим голосом.
—Вероятно. Мы не нашли его трупа, но он вряд ли может быть исключением.
—Ну и дела, будь они прокляты! — возмущается повар Фёдор.
—Где нашли останки Петрика и Евтушенко? — спросил Цыбин после долгой паузы.
—В стланиках на северном склоне гольца. Спасибо Загре. Не знаю, какую награду ему выхлопотать.
Все глянули на лежащего поодаль от костра кобеля. Кто-то бросил ему кусок копчёнки.
За эти дни я чертовски измотался. А сегодня особенно. Мне даже трудно встать, чтобы дойти до полога. Ни о чем не хочется думать. Спать, спать и спать!.. Только бы добраться до спального мешка!
—Павел,— зову я радиста.— Дай мне журнал. Не забудь после ужина накормить и привязать Загрю.
С трудом вспоминаю, что именно надо сообщить в штаб экспедиции. Пишу:
«П л о т к и н у. На склоне Ямбуя в нижней зоне стлаников обнаружены останки Петрика и Евтушенко. Возможно, они были убиты на тропе, по которой наши люди ходили с вершины гольца за водою. Если это так, то убийцы живут в районе Ямбуя. Обстановка очень сложная. Поторопитесь с переброской солдат и с ними опытного работника уголовного розыска. Быков ещё не найден. Отвечайте семь утра».
—Слушай, Цыбин,— обратился я к наблюдателю.— Мне кажется, мы слишком беспечно ведем себя. Надо назначить на ночь дежурных. Пусть четыре человека поочередно караулят лагерь по два часа. Только не спать. Костра большого не разводить.
—Всё будет сделано.
—В случае чего сразу будите меня, и люди пусть спят настороженно. Чем чёрт не шутит! Всякое может случиться.
Я отказываюсь от ужина — даже голод отступает перед усталостью. Усилиями воли заставляю себя сесть за дневник. Но о чем писать? Так много событий прошло за сегодняшний день. Не могу отобрать для записи главное, забыл, как строить фразы. Пишу чужим, неразборчивым почерком, и мне кажется, что мысли рождает сам карандаш.
15. НОЧЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ
Успеваю стащить с ног сапоги и, не раздеваясь, зарываюсь в меховой мешок. Сон быстро овладевает мною, отступают земные дела, будто проваливаюсь в небытие...
Остается живым только слух, но и в нем жизнь отражается, как отдаленное эхо. Вот он что-то уловил важное, какая-то тревога врывается в сон. Не могу прийти в себя, открыть глаза, не знаю, где и кто я,— крепок сон уставшего человека в тайге. И только когда залаял Загря, я, как от грома, мгновенно пробудился.
От Реканды, залитой лунным светом, приближалось пощелкивание копыт груженых оленей.
—Кто идет? — раздается в тишине строгий окрик дежурного Цыбина.
«Значит, уже за полночь»,— соображаю.
— Что орёшь как сумасшедший, не видишь, олень пугается,— слышу, узнаю голос Лангары.— Лучше чай грей, дорога длинный был.
—Какая нужда ночью по тайге оленей гнать? — удивляется Цыбин.
—Плохую новость везём начальнику,— говорит Лапгара.
«Что ещё случилось? Неужели Аннушка умерла?» И я тороплюсь выбраться из спального мешка. Но меня опережает Лангара. Она отбрасывает край полога и не присаживается, а падает на подстилку. На её лице и усталость от долгого пути и тревога. В ожидании, что вот сейчас с её уст сорвется что-то страшное, забываю даже поздороваться.
—Амакан твой люди кушал! — выпаливает она и ловит проницательным взглядом мои глаза.
—Медведь?! Не может быть!
—Ха! Думаешь, напрасно два дня оленей маяли, скоро ходили, догоняли тебя?!
—Постой, постой! Уж ты-то, Лангара, отлично знаешь, что медведь боится человека и по своей доброй воле вообще не нападает, разве только шатун, а ведь ваши и наши люди погибли летом, когда не бывает шатунов.
—Это дурной амакан, не шатун. Шибко плохой зверь. Он постоянно люди кушай. — Людоед? Медведь-людоед?! — Во-во, людоед!
—Я никогда не слышал о медведе-людоеде. Не ошибаетесь ли вы с Карарбахом?