Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Молодой задор и желание доказать неутомимому маэстро, что ты тоже чего-то стоишь, с лихвой компенсировали академизм более именитых и заслуженных, к тому же во время длительных бдений украдкой поглядывавших на часы. Свежие идеи и энтузиазм были для Корчного важнее пунктов рейтинга и устоявшихся репутаций, и он подпитывался от молодых энергией. К тому же он самоутверждался во время совместного анализа, особенно когда ему удавалось одержать верх в переборе вариантов. Самоутверждение – я бы даже сказал, яростное самоутверждение – было для него крайне важно.

Даже поездку в Баку, где Корчной занимался с двенадцатилетним Тимой Раджабовым, он использовал как еще одну возможность для подзарядки собственного аккумулятора. Разбирая партию с мальчиком, говорил с ним как со взрослым: «Вы считаетесь с тем, что в конце предложенного вами варианта король черных остается без защиты? А что если я коня пожертвую?» – не обращая внимания на блестящие глаза и дрожащий подбородок своего юного визави, строго спрашивал маэстро.

Но надо признать, что все, работавшие с шахматистом такого класса, очевидно, сами получали огромную пользу, и маэстро не мог этого не понимать. И если с молодыми Корчной позволял себе много больше, чем, к примеру, с Фурманом или Бронштейном, он всегда и с каждым искал шахматную правду.

Здесь следует оговориться: хотя в анализе он искал абсолютную истину, во время партии стремился к тому, чтобы, обнаружив эту истину, употребить ее себе на пользу. Превосходно зная точную оценку позиции, за доской Корчной отодвигал эту оценку куда-нибудь на задворки сознания. Будучи в первую очередь игроком, он стремился сделать самый неприятный для соперника ход, поставить его перед проблемами, которые тот должен был решать здесь и сейчас.

Когда однажды я на его глазах, играя академически, сделал ничью с рядовым швейцарским мастером, он качал головой и спрашивал, почему не был сделан какой-то довольно рискованный ход. А когда я в ответ вякал что-то о контратаке, казавшейся мне опасной, воскликнул: «Да я лучше проиграл бы!»

Это были не пустые слова: с соперниками, уступавшими ему в классе, он легко шел на большой, зачастую очень большой риск, и почти всегда Каисса была к нему благосклонна. Но так поступал он не только с более слабыми: Корчной смело шел вперед, независимо от того, кто сидел перед ним – рядовой мастер или сильный гроссмейстер.

В сборнике его избранных партий, изданном в Петербурге (1996), комментарии написаны им самим. Сделаны они были в разное время и пересмотрены специально для того издания. О дебюте партии с Филипом (Олимпиада, Зиген 1970) Корчной по горячим следам писал: «С некоторых пор я решил, что играть резко на выигрыш под угрозой проигрыша больше не буду: не хватает нервов». Характерно добавление, сделанное четверть века спустя: «Странное высказывание гроссмейстера 39 лет от роду. В 1986 году в Брюсселе я выиграл у Портиша староиндийскую защиту. Не надо лениться и трусить!» Это добавление, сделанное шестидесятипятилетним маэстро, во многом объясняет феномен Виктора Корчного. Не надо лениться и трусить!

В 1998 году на турнире в Тилбурге выговаривал молодому Звягинцеву: «Почему вы не продолжали борьбу в этой позиции? У вас же шансы были… Опасно? Тогда вам лучше вообще в шахматы не играть, если опасно!»

Там же после партии последнего тура досталось и Свидлеру: «А вам, вам не стыдно делать за полчаса белыми ничью с Анандом? Разве это неинтересно – играть с Анандом? Вы что, каждый день с Анандом играете? Я вот тоже мог вчера с Крамником в славянской на d5 взять и уж точно не проиграл бы, но я так не играю, и никогда не играл, и не буду, если считаю, что вариант к преимуществу ведет! Даже если позиция получается опасная и сложная. Она ведь для обоих сложная!»

Пожалуй, единственным, перед кем он испытывал пиетет, был Гарри Каспаров: даже играя с ним белыми, он пытался свернуть борьбу. Правда, они начали регулярно встречаться за доской, когда прославленный гроссмейстер уже разменял шестой десяток.

Я многому научился у Корчного, но мне хочется верить, что и я с сильной тогда памятью и незамутненным пониманием позиции тоже был полезен ему. Восхищаясь им, я понял, что не боги обжигают шахматную утварь, и наука эта очень пригодилась потом на Западе, когда пришлось начинать фактически с нуля собственную карьеру игрока и защищать свои идеи не в анализе где-нибудь на сборах, а непосредственно в турнирном зале.

Поклонник Фурье

Уже в XXI веке интервьюер однажды спросил у него:

– По словам руководителей клубов, участие Каспарова в командном чемпионате стоит 50 тысяч долларов, Карпова – на порядок меньше, но тоже немало. Вы же, как говорят, согласились играть при условии оплаты перелета, проживания и выплаты минимального гонорара, по существу – суточных. Это правда?