Злодеи и другие истории

И она нежно взяла его за руку и потащила ее вниз, в горячую розовую воду. Провела ею по всему телу. По порезу - нет, не просто порезу, а по огромной ране со скользкими краями. Он попытался вырваться, но она сжала руку сильней и удержала его.

- Ну же, потрогай, - сказала она.

- А это не больно? - спросил он.

- Совсем не больно.

Оно было длиной почти с ее ладонь. Теплое и скользкое внутри. И очень глубокое. Она немного заерзала, когда он шарил там пальцами.

Голос ее прозвучал как-то странно, когда она сказала:

- Я такой создана. Все мамы такие.

Она выпустила его руку, но он все держал ее там.

- Хватит, солнышко. Лучше налепи этот "Бэндэйд" мне на ногу, пока я не истекла кровью до смерти.

И Чарльз подготовил пластырь. Когда он поднес его к маленькому кровоточащему порезу, она сказала:

- Ты же не упадешь в обморок?

Но этот голос принадлежал не его матери. Он повернул голову. Женщиной, развалившейся в ванной, была Линн.

* * *

На рассвете Чарльз, совсем не отдохнувший, выполз из постели. Ноги едва держали. Он не знал, спал ли он вообще. Может, немного. Если и спал, то вся ночь для него оказалась круговоротом снов настолько ярких, что они могли быть воспоминаниями или галлюцинациями.

После долгого душа стало получше. Вернувшись в спальню, он уселся и посмотрел на часы. Четверть седьмого. Это означало, что у него есть больше десяти часов до работы. И очередной встречи с Линн.

Он видел ее голой, он сверху, она корчится от боли, а он полосует ее бархатную кожу.

- Нет! - выпалил он и топнул ногой.

Были способы предотвратить это. Трюки. За эти годы он выдумал сотни трюков, чтобы кормить свои желания, притуплять нужду, хоть как-то держать себя в руках.

Вестибюль университета выглядел пустым и огромным. Чарльз знал, что он совсем не пуст. Но пока он шел к лестнице, по пути не встретился никто. Те немногие студенты и преподаватели, что вынуждены приходить к восьми часам, уже попрятались по аудиториям, и сейчас наверняка сидели, протирая глаза, зевали и мечтали вернуться в кровать.

Он поднялся на четыре скрипучие ступеньки вверх и остановился. Прислушался. Кроме звуков собственного дыхания и биения сердца, он слышал отдаленный голос. Наверное, доктор Деррик. Доктор Дурик для студентов, которым приходилось страдать на его обязательных (университет был методистский) занятиях по истории христианства. Не только обязательных, но еще и скучных, и ставились всегда в расписании на 8.00.

Это была одна из трех лекций, что читались в Уэллер-Холл по понедельникам, средам и пятницам в столь небогоугодное время. Аудитория Деррика находилась прямо наверху у лестницы.

Усмехаясь, Чарльз вытянул нож, раскрыл его и вогнал в повидавшее виды дерево перил. Вырезал аккуратную борозду длиной в два дюйма. Вычистил ее. Наклонившись, провел большим пальцем по замызганной ступеньке. Потер большим пальцем бледный порез на перилах, прикрыв его грязью, маскируя его.

С помощью острогубцев пристроил в полученное отверстие бритвенное лезвие.

Выпрямился и восхищенно посмотрел на результаты своей работы.

Край лезвия совсем чуть-чуть выдавался над поверхностью перил. Его едва было видно.

Дрожа от возбуждения, Чарльз поспешил наружу. Он присел на скамейку и стал наблюдать за входом в Уэллер-Холл.

Шикарно будет, - подумал он. - Это всегда шикарно.

Однако, он никогда не делал этого в кампусе. Это его обеспокоило. Он даже подумал о том, чтобы вернуться к лестнице и вытащить лезвие. Можно было выйти в город и установить ловушку где-нибудь там, где-нибудь в месте не столь опасном.

Но ему совсем этого не хотелось. Слишком часто случалось, что на его трюк попадал кто-нибудь старый и уродливый, следовательно, все шло насмарку. Он не мог так рисковать. Ему нужно было, чтобы порезалась молодая цветущая студенточка. Такая, как Линн.

Минуты тянулись и тянулись. Когда в здании начали собираться, Чарльз испугался, что может все пропустить. Он еще немного подождал. Едва сдерживаясь. Поднялся со скамейки, проскакал вверх по бетонным ступенькам и вошел внутрь.