Злодей

– Персефона, клянусь, я переселю тебя в твою драгоценную Намибию, если не прекратишь действовать мне на нервы.

– Так значит, теперь я постоянно тебя раздражаю. – Ее голубые глаза сияли. – Уже одна стабильная эмоция. Осталось еще двадцать шесть!

Эмоций всего двадцать семь? Сдается мне, столько совершенно невозможно контролировать. Неудивительно, что большинство людей решительно бесполезны.

Водитель открыл заднюю дверь. Я вышел первым и взял нежную ладонь жены в свою, пока камеры щелкали, пожирая нас, желая получше рассмотреть женщину, которая решила связать свою судьбу со Злодеем.

Я прикрыл жену спиной и прошел мимо репортеров, телом загораживая ее от слепящих вспышек, чтобы она не споткнулась и не поставила меня в неловкое положение. Шоу начинается.

Благотворительный бал напомнил мне о том, почему я не вступал в близкий контакт с людьми.

Во всяком случае, за пределами спальни.

Над тщательно уложенными прическами витало едкое облако парфюма. Мраморный клетчатый пол отеля девятнадцатого века сверкал, а аристократы, увековеченные на портретах, обрамляющих бальный зал, с укором глядели на гостей.

На этом мероприятии все было фальшивым, начиная от разговоров и заканчивая винирами на зубах и крокодильими слезами по поводу того, ради чего мы собирали средства. Клоуны для котят? Храм для муравьев? Что бы это ни было, я понимал, что выделяюсь, как трезвый парень на студенческой вечеринке.

Я повел Персефону внутрь, не обращая внимания на нескольких человек, которые по глупости решили ко мне подойти.

В этом и заключалась вся прелесть титула самого ненавистного бизнесмена Бостона. Мне было незачем делать вид, будто мне не плевать. Я хотел поговорить наедине с человеком, подавшим в суд на мою компанию, поэтому пришел сюда с чеком, от которого организаторы не могли отказаться. Но моя готовность общаться с людьми или вести себя благородно была ниже нуля.

Я взял с подноса официантки бокал шампанского для Персефоны и коньяка – для себя, отмахнувшись от менеджера инвестиционного фонда, что подошел представиться вместе с унылой на вид женщиной, которую я принял за его жену.

Внезапно что-то быстрое и твердое врезалось мне в ногу. Оно отшатнулось и упало к ногам моей жены в ворохе пухлых конечностей.

Персефона выронила бокал и пролила шампанское на свое платье. Она громко выдохнула, а я схватил глупое существо и поднял в воздух. Оно брыкалось и кричало.

– Да что же…

– Отпусти его! – закричала моя жена, смахивая мою руку.

Она присела на корточки, открывая всем присутствующим вид на свое декольте, и помогла этому существу, – ладно, ребенку, – налетевшему на нас, подняться на ноги.

– С тобой все хорошо, милый? – Она погладила его по рукам.

Ребенок казался смутно знакомым, но, поскольку я не был знаком ни с какими детьми, то решил, что они все выглядят одинаково. Как белки или печенье «Орео».

Мальчик наморщил нос и потряс головой. Его правый глаз дернулся два… нет, шесть раз.

Тик. Тик. Тик, тик, тик, тик.

У меня свело нутро. Я отошел назад, щелкая костяшками одной за другой.

– Ты потерялся? – Моя жена прижала ладонь к щеке этого противного существа.

Да.

Мальчик потупил взгляд, вздрагивая и бубня.

– Д-да-да.

– Пойдем, найдем твоих родителей.

Персефона протянула ему руку. Он взял ее, как вдруг еще один такой же ребенок поспешил к нам, скользя по полу в кроссовках, и влетел в дерганого мальчишку. Вдвоем они сбили Персефону с ног. Но вместо того чтобы оттолкнуть их прочь, она разразилась своим гортанным смехом, который, по всей видимости, имел прямой скоростной контакт с моим пахом, а потом подхватила детей на руки, будто непоседливых щенков. Они совали свои липкие пальцы в ее светлые локоны и дергали за бриллиантовое ожерелье.

– Полегче, малыши, – рассмеялась она.

– Я не маленький. Я большой мальчик. Тиндер! – закричал второй мальчишка. – Мама с папой тебя ищут.

– Т-три. Смотри, кого я нашел. Настоящую принцессу. – Он указал на мою жену.

Тиндер?

Три?

Ох, да вашу ж…

– Фитцпатрик. Странно тебя здесь видеть. Зачем это ты привлекаешь деньги для фонда «Во имя любви к корове»? – Эндрю Эрроусмит шел за детьми вместе со своей женой, опустив ладонь ей на поясницу.

Я глянул на один из плакатов, висящих в зале, не сомневаясь, что Эндрю проверяет меня. И, конечно же, на нем виднелись слова «Во имя любви к корове». Судя по всему, я спустил чек на пятьдесят тысяч долларов, чтобы поддержать исследования способов уменьшить влияние метана на разрушение озонового слоя.

«Коровье дерьмо» только что обрело совершенно новое, буквальное значение.

Я бросил взгляд на Тиндера. Он дергался в объятиях моей жены, а из его горла вырывались дикие звуки, которые он вряд ли мог контролировать.

– Только не говори, что у тебя появилась совесть, – усмехнулся Эндрю. Должен признать, новообретенный аристократизм был ему к лицу.

– Какая еще совесть? – непринужденно спросил я. – Я услышал слово «корова» и решил, что здесь подадут стейк.