Зло

Она чувствовала нетерпение Эли, но разговор не закончила. Ей нужно было убедиться.

– После несчастного случая что-то изменилось? Вы сами изменились?

Глаза у Флинча изумленно округлились, но он снова ответил кивком. На его лице ясно отразилось недоумение, смешанное с самодовольством. Серена мягко улыбнулась:

– Понятно.

– Как вы меня нашли? Кто вы такая?

– Я уже сказала: друг.

Флинч сделал шаг вперед, переступив через порог. Его ботинки запутались в зеленовато-бурых плетях сорняков, пытающихся отвоевать крыльцо.

– Я не хотел умирать один, – пробормотал он. – Вот и все. Внизу, в темноте, я не хотел умирать один, но и этого я тоже не хотел. Вы можете заставить их прекратить?

– Что прекратить, мистер Флинч?

– Пожалуйста, прогоните их! Дрю тоже их не видела, пока я ей не показал, но они везде. Я просто не хотел умирать один! Но это слишком. Я не хочу их видеть. Не хочу их слышать. Пожалуйста, прекратите это!

Серена протянула руку:

– Почему бы вам не показать, что…

Остаток фразы оборвал пистолет: Эли приставил его к виску Закери Флинча и выстрелил. Кровь потекла по доскам обшивки, попала Серене на волосы, запятнала лицо, словно веснушки. Эли опустил пистолет и перекрестился.

– Зачем ты это сделал? – рявкнула Серена, побледнев от ярости.

– Он просил это прекратить, – объяснил Эли.

– Но я не закончила…

– Я был милосерден. Он болен. И потом – он подтвердил, что он – ЭО, – сказал Эли, уже поворачиваясь, чтобы вернуться к машине. – В демонстрации больше не было нужды.

– У тебя просто комплекс! – огрызнулась она. – Ты всегда всем должен управлять.

Эли тихо и насмешливо засмеялся:

– И это говорит сирена!

– Я просто хотела помочь.

– Нет, – возразил он, – ты хотела поиграть.

Он гневно зашагал прочь.

– Эли Эвер, стой.

Его ботинок зацепился за гравий и застрял. Пистолет все еще оставался у него в руке. На короткий миг Серена полностью потеряла власть над собой, так что ей пришлось прикусить язык, чтобы не приказать ему приставить оружие к его собственному виску. Когда порыв прошел, она спустилась по ступенькам, перешагнула через труп Флинча и подошла к Эли сзади. Обняв руками его за пояс, она поцеловала его в затылок.

– Ты ведь знаешь, что мне не нужна такая власть, – прошептала она. – А теперь убери оружие. – Руки Эли вернули пистолет в кобуру. – Сегодня ты меня не убьешь.

Он повернулся лицом к ней, положил опустевшие ладони ей на спину и притянул к себе, едва касаясь губами ее уха.

– Настанет такой день, Серена, – прошептал он, – когда ты забудешь мне это сказать.

Она напряглась в его объятиях, хоть и знала, что он это почувствует, но ответила ровным и веселым тоном:

– Не сегодня.

Опустив руки, он повернулся к машине и открыл ей дверь.

– Поедешь со мной? – спросил он, уже выехав с гравия на асфальт. – Искать Доминика.

Серена пожевала губу и покачала головой:

– Нет. Развлекайся. Я возвращаюсь в отель, чтобы смыть кровь с волос, пока она не впиталась. Завези меня по дороге.

Эли кивнул с нескрываемым облегчением и нажал на газ, оставляя Флинча на крыльце. Его безжизненная рука свисала к зарослям сорняков.

XX

За четыре часа до полуночи

Центр Мирита

Виктор возвращался в отель, держа под мышкой пакет еды на вынос. На самом деле эта покупка была предлогом, возможностью уйти из надоевших гостиничных апартаментов, возможностью подышать, подумать, составить план. Он брел по тротуару, старательно следя за тем, чтобы не торопиться, сохраняя спокойное выражение лица. После встречи с сержантом Дейном, телефонного разговора с Эли и полуночным ультиматумом количество полицейских на улицах Мирита резко увеличилось. Не все в форме, конечно, – но все начеку. Митч удалил из Сети все фотографии: начиная с личного дела Локлендского университета и кончая тюремными снимками, сделанными в «Райтоне». У миритских копов были только тот примитивный рисунок, собственные воспоминания Эли (устаревшие на десять лет, ведь в отличие от него Виктор с возрастом менялся) и описания, полученные от тюремных служащих. Тем не менее полицию списывать со счета не следовало. Габариты Митча делали его ужасно заметным, а Сидни привлекала внимание как ребенок. И только Виктор, будучи самым разыскиваемым из их компании, имел защитный механизм. Он улыбнулся про себя, проходя мимо копа. Тот даже на него не посмотрел.

Виктор давно убедился в том, что боль – поразительно тонкий инструмент. Внезапный большой ее объем мог, конечно, вывести человека из строя, однако у нее было гораздо больше способов применения, нежели в качестве пытки. Виктор выяснил, что, одаряя едва заметной болью тех, кто оказался от него на определенном расстоянии, он может вызывать подсознательное отвращение к собственному обществу. Люди не замечали боли, однако едва заметно отстранялись. Их внимание тоже словно обходило его стороной, даруя Виктору некое подобие невидимости. Это помогало ему в тюрьме – помогало и сейчас.