Сыскал я насилу место посуше, Неждану в накидку Лютову завернул, сам на земле пристроился. Огня не развести, одежду не просушить, одна надежда, что не околеем за ночь.
— А что ж невесел ты, Златко, все назад оглядываешься, ровно сердце где забыл.
— Забыл, Нежданушка.
— А у меня жених был, — Неждана говорит. — Да только вовремя не поспел.
Погладил я ее по косе рыжей, вздохнул.
Выехал на небо Месяц ясный, на коне серебряном скачет, вниз поглядывает, с Ветром пересмеивается, требует тучи разогнать, звезды раскидать. Только внезапно затмились звезды светлые, зашумели над головой крылья черные, пал на поляну ворон огромный, парнем оборотился.
— Кто такие? — спрашивает.
— Златко я, воин странствующий. Неждана это, сестра моя младшая.
— Отдай мне сестру свою, Златко.
— Перья выдерну! — я в крик пошел. — Сестру названую кликну, княгиню змеиную, на пиру свадебном у сестры моей Марьяны блюдом станешь!
Хохочет ворон.
— Охолони, Златко, неужто не найду, чем улестить? Есть у меня каменья самоцветные, есть мечи стали доброй, есть владенья обширные. Все, чем владею, ничего не жаль.
Молчу я, подступаюсь. Вскочила Неждана, на грудь ворону бросилась, смеется да плачет:
— Грозен ты, братец Златко, да только то жених мой и есть. Не рви перьев черных, лапу ненароком не зашиби.
Подуспокоился я малость, вытащил ворон хлеб, разломил пополам, мне протянул.
— Защитить ты невесту мою хотел, себя не жалел, за то станешь мне братом названым.
Взял я хлеб, отведал. Обернулся парень вороном, Неждану подхватил да в небе скрылся. Поднял я накидку Лютову, завернулся в нее, спать улегся. Хоть во сне да свижусь.
Чую я среди ночи — лежит рядом гора косматая, теплом дышит, ноги мне греть ладится. Подкатился я поближе, ровно и сон не сон, к медведю прижался, пробудиться сил нет, только и могу, что в шерсть вцепиться.
— Спи, Златко, — медведь басит голосом знакомым.
— Снишься ли?
— Спи, Златко, — опять Лют ворчит. — Завтра у тебя дорога долгая.
— Куда же идти мне? — спрашиваю.
— Племянницу княжескую возвращать. Вернешь девку в терем — свидимся. А как свидимся — не расстанемся.
— Куда уж расставаться, ладо, так в горнице княжеской меня по приказу и удавишь.
Молчит медведь. Меня и пуще того сон морит.
Пробудился я по холоду утреннему, под накидкой из медвежьей шкуры ровно кот свернувшись, сон вспомнил, чуть в голос не завыл. Куда я пойду без оружия, как племянницу княжескую верну, коль не ведаю, где замок Кощеев?
— Что ты, Златко, так невесел? — змейка маленькая под ногами вертится.
— Замок Кощеев искать мне надобно.
— Помогла бы, коль ведала.
— Кррра-кррра, червячишка мелкая, — мне на плечо ворон старый упал, одним глазом смотрит, перья седые топорщит. — Никакой пользы с тебя нет.
— Послала меня княгиня Златко через болота провести, так хоть пособлю. А от тебя, орлиная закуска, и той помощи не будет.
— Знаю я зато, как в замок Кощеев попасть.
Подхватился я с места, за змейкой маленькой пошел, вьется змейка, от топей отводит, землю твердую под ногами указывает. Сидит ворон на плече, помалкивает. Выбрел я из топей, свернулась змейка колечком, хвостиком по земле стукнула да пропала.
— Веди, — я ворона с плеча стряхнул.
Каркнул старый раз, каркнул другой, поднялся ввысь, вперед полетел. Иду я за ним, не спотыкаюсь, о Люте думаю, накидку глажу. И на душе постепенно тепло становится. Чай, Кощей не Змей Горыныч, договориться можно.
Долго ли коротко ли, сбил я ноги, а замка все не видать, только лес кругом все выше становится.
— Погоди, ворон, — прошу я. — Дай на камень присесть, дай воды из ручья глотнуть.
Сложил ворон крылья, сел ворон на дерево, голову под крыло сунул, дремлет. Наклонился я к ручью, воды в ладони набрал, напился да умылся. Повеселел. Гляжу, на другом берегу ручья старушка стоит сухонькая, от ветра шатается. По камням я проскакал, к ней подошел, гляжу: белы глаза у нее.
— Кто ты? — слепая спрашивает.
— Златко, ветер перелетный.
— Помоги мне, Златко. Трудно мне идти, выломай мне ветку крепкую.
Подхватился я, отыскал на поляне ветку упавшую, да все еще крепкую, узловатую, принес старушке.
— Доброе у тебя сердце, Златко. А перенеси меня на тот берег, боюсь я в воду упасть.
Посадил я старушку слепую на спину, вброд пошел — не поскачешь по камням с такой-то ношей. А на середине ручья вниз глянул да обомлел: сидит у меня на спине не старушка, парень молодой, волосы ночи темнее, кожа молока белее, зубы скалит.
— Что ж ты встал-то, Златко? — спрашивает меня голосом старушечьим.
Осерчал я, стряхнул ношу в воду. Сидит парень посреди ручья, смехом заливается.
— Правду мне Ворон сказал — добрый ты, Златко.
— А ты кто еще?
— А угадай, — и пуще того хохочет.
— Некогда мне с тобой шутки шутить.
— А куда ж ты торопишься-то так, Златко? Никак с Кощеем биться собрался?
Молчу я, на него не гляжу, накидку пуще глажу.
— Не зря он Бессмертным прозывается. Только за сердце твое доброе подскажу я, где смерть Кощеева хранится.
— Ни к чему мне знание это. Не убивать я пришел, договориться хотел.
— О чем договориться? — парень аж хохотать перестал, присмирел, из воды поднялся.