Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

– Ее же простили, – ляпнул я, сразу поняв, что же сморозил.

После случившегося Карина могла решить, что быстрая смерть была бы наказанием намного лучшим.

Плечо Зарины дернулось. Потом еще раз.

Плачет. Худшее, что может произойти, когда ты с девчонкой. Что делать? Как спасать? Какой подвиг совершить? Промакнуть глазки платочком? Вытереть носик? Вспомнилась сценка в торговом центре: «Девочка, не плачь, мама слышит, она сейчас придет» – «Отойди! Я не тебе плачу!»

Поколебавшись, я придвинулся грудью к напряженной спине, свободная рука нежно и очень осторожно обняла. Нос зарылся в волосы.

Сработало. Судорожные всхлипы прекратились.

Я чувствовал пульс Зарины. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью.

Кажется, Зарина уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.

Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.

Верилось, что я не прогадал.

Лишь после того, как тело совсем затекло, и когда терпеть стало невмоготу, я высвободил руку и откинулся на спину. Стада живых колючек побежали по чреслам.

Среди тишины вдруг раздалось решительно:

– Так нечестно.

Красивые глаза отворились слепящими вратами в небо и уперлись в потолок с несокрушимой твердостью.

– Что? – тревожно спросил я.

Намечавшийся сон порвало в клочья. Зарина все-таки собралась сдать меня. Не выдержала мук совести.

Понятно, она заботится о себе. Ради чего ей рисковать жизнью? Что я могу предложить, кроме хорошего отношения? Надо срочно что-то предпринять. Только выкинуть вон навеянное телевизором «свидетеля ликвидировать, труп сжечь».

– Подумай, прежде, чем что-то сделать. Решение затронет не только тебя.

– Знаю, – сурово кивнула она. – Но иначе нечестно.

Мой вздох был слишком выразительным. Зарина попыталась обернуться ко мне, но взор смущенно опустился.

– Ты видел меня безо всего, – с огромным усилием вылепили ее губы. – А я тебя – нет.

Сначала я не понял. Потом облегчение от одного перемешалось с безумием другого. В горле застрял истерический смешок.

– Что же предлагаешь? – тупо вопросил я, хотя какого-либо развития событий, кроме единственного, ситуация не предполагала.

Зарина съежилась и натянула простыню на лицо.

– «И да воздастся справедливым», – еле слышно донеслось оттуда, из самодельной норки в стиле «меня не трогать, я в домике!»

В голопузом детстве я очень похоже обиделся на Тому. Причем, до смерти, непрощаемо, до самого завтрашнего утра. Играя в «доктора», девчулька совершила осмотр еще более мелкого карапуза в лице меня, а в ответном осмотре отказала. На год старше, невообразимо сильнее, не менее упрямая – что я мог с ней поделать? Перебесился, на следующий день еще раз напомнил, а получив второй отказ – смирился и больше с «нарушительницей слова» в такие игры не играл. А маленькая, но уже по-женски умная Тома считала правой себя: об очередности исполнения роли доктора договоренности не было. Правила детских игр придумывают сами дети, и если перед игрой внести пункт о взаимности я не озаботился, значит, мои проблемы – только мои проблемы. Так что по-своему Зарина права. Сам бы я в подобном случае подумал о том же… но только подумал. Хоть режьте, никогда бы не высказался вслух. «Пусть все рухнет, но восторжествует справедливость» – не мое кредо. Восстанавливать ее, обрушивая другие ценности, не есть хорошо. Надо учиться на чужих ошибках, опыт прошлого вопиет трубным гласом. Ну, пойду я на поводу вымученного девчачьего каприза. Жизнь разделится на до и после. Ни одно слово, ни один жест, ни один поступок не будут прежними. Возможно, мы забьемся в свои коконы или, наоборот, жизнь после станет раскрепощеннее, вседозволеннее, приятнее – в чем-то. В остальном… Исчезнет искрящая нервами возбуждающая мысли загадочность. Уйдут, хлопнув дверью, очарование и застенчивость. Окажутся под вопросом чистота и невинность. Наивность и откровенность. Точнее, они останутся, но переродятся в нечто иное. Как в кино чуточку укушенный неизбежно превращается в кровожадного вампира или в чуждого человеческому Чужого.

Я внутренне колотил себя за слишком взрослые мысли. Мал еще для подобного благоразумия! Почему не плыть по течению? Будет только лучше! Нескромная игра окажется ниточкой, потянувшей за собой целый паровоз. Локомотив притащит вагоны, один другого интересней и зубодробительней…

Исчезнет дружба, которая просто дружба, зато может появиться «связь». Хорошо, если появится. А если все рухнет к чертям собачьим? Или появится, а потом рухнет. Мои обиды останутся моими проблемами. Ее обида выльется в мою же проблему. Одно некстати брошенное слово – и здрасьте вам с того света. Статус-кво имел вероятность безопасного будущего. Провокация несла только беды. Не сразу, так после.