Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

– Ваша задача – попасть. Их задача – уклониться. Если вы не попадаете, вы никудышные бойцы. Если они не сумеют отклониться, им больно. Начали.

Он снова ушел, не став смотреть на дело рук своих. Собственно, не своих, он только распорядитель. Удобная схема. У руководителя всегда виноват исполнитель, а исполнитель винит во всем руководителя. У обоих совесть как бы чиста, что бы ни натворили. А если обеспечить регулярную сменяемость исполнителей и руководителей, то вообще можно творить все, что в дурную голову взбредет. Привет от устройства самой известной демократии мира.

Аглая радостно бросила копье первой. В Феодору. Целилась в середину туловища. Жертва увернулась, но в нее уже летело копье Варвары, оно врезалось в бедро. Вскрик. Дерганье.

Малолетки с удовольствием метнули двухметровые снаряды в Карину. Им было ненавистно ее непреодолимое превосходство в силе и опыте, зависевшее от возраста. Как ни тренируйся, насколько ни взрослей – Карина будет маячить впереди, собирая награды на большинстве школьных конкурсов. Лишь близкие к ней по годам, росту и возможностям Аглая, Варвара, Глафира и еще пара девочек, да подтягивающиеся мы с Томой могли составить конкуренцию хоть в чем-то. Мелким осталось только завидовать и больно мстить.

Тома и Зарина метнули копья в столб. На них посмотрели неодобрительно, но раздумывать было некогда – все ринулись подбирать инструмент для второго захода.

Наплевав на обязанность участия в упражнении-наказании, я побежал за папринцием. В голове гудел ограбленный рой пчел, у которых этот человек отобрал мед невозмутимости. Кутузов, говорит? Нельсон, говорит? Шлангом, говорит?

Нервно стукнув в дверь и дождавшись разрешения, я шмыгнул внутрь.

– Откуда вы знаете подробности нашего мира?

– Что за допрос? – посерьезнел дядя Люсик.

А меня пёрло. В старину говорили: закусил удила. Не окажись я в этом мире, так и продолжал бы думать, что это тип или мера выпивки.

– Можно где-то услышать фамилии двух военачальников, – допустил я, закипая так, что из ушей едва пар не пошел. – Но чтобы связать именно эти, нужно детально разбираться в вопросе. Что вы скрываете? Почему нерно оглядываетесь, начиная разговор? Чего боитесь?

Судя по лицу собеседника, тут бы мне и конец, но с улицы донеслось:

– Папринция к цариссе! Немедленно!

– Еще поговорим, – тихо сказал он и вышел первым.

Я на минуту задержался. Взгляд пробежался по спартанской обстановке комнаты, руки пошарили под сложенными вещами. Ничего. В смысле – никаких зацепок. И злополучная схема исчезла, будто привиделась. Мне папринция прищемить нечем, кроме чрезмерной осмотрительности и недоказуемой любви к воздушным шарам. Еще – к использованию неподходящих времени и месту словечек. Но это не только его фишка, другие тоже удивляют безумным словоупотреблением.

А я все же нарвался. Зачем было накидываться? Хотел же просто поговорить…

Царисса со свитой, в которую входил и папринций, спешно грузились на коней. Нас, школьников, позвали на обед. Мы еще собирались, когда ворота выпустили благородное семейство с сопровождающими и вновь затворились.

Зарина и Глафира с полными тарелками сбегали к подвешенным. Те отказались: не до того. Правда, Карина с жадностью выхлебала кружку воды. Негусто же в карцере с человечностью. Никакого желания узнать подробности.

Когда насытившиеся ученицы вышли из кухни, нас встретила Астафья.

– Еще по одному броску, и будем считать, что положенный час вышел. – Она указала в сторону наказанных. – Исполнять.

Пришлось взять копье со всеми. Замах произошел чисто механически, и я запустил инструмент как можно выше и дальше. Обогнув столб по гигантской дуге, тупое копье воткнулось в поленницу над заложенным подземным ходом. Должно быть, в щель между чурок попало.

– Плохо, – высказалась Астафья по поводу моего броска. – Если давать волю чувствам, долго не проживешь.

Что она имела в виду? Я пристально смотрел ей в глаза, но войница отвернулась, и ее вид продемонстрировал, что воспитательное вмешательство завершено. Мой взвинченный организм, продолжавший ловить ее взгляд, пододвинулся ближе. Настроение у меня сегодня такое – нарывальческое. Семь бэд, один гуд.

Если копье и нож бросала в меня она, неужели как-нибудь не проколется? Моргнет, смутится, выйдет из себя? Будет ли хоть какая-то реакция?

Ничего. Я для Астафьи – пустое место, которое, к тому же, периодически нужно одергивать и учить жизни. Но кто сказал, что профессионалы не относятся к жертве как к пустому месту? Никто не говорил. И не скажет. Как успокаивал один укладчик парашютов: «На мою работу еще никто жаловаться не приходил».

– Что случилось, почему царисса отбыла? – взволнованно чирикнули малявки.

Они обращались к всезнающей войнице. Сначала она проследила, чтобы все с разной степенью эффективности «отстрелялись» по живым мишеням, и лишь тогда снизошла до ответа:

– Через земли цариссы Дарьи без разрешения проследовали вооруженные люди.

– Это как? Не по дороге?!

Астафья кивнула.

– Что на флаге? – вскинула подбородок Аглая.