Зимний сон Малинки

— Привет, Феечка! Как дела? — Наташка позвонила уже в одиннадцатом часу, но я не удивилась. Мы часто созванивались в такое время.

— Неважно, — грустно вздохнула подруга и по голосу я поняла, что она расстроена. — Ни за что не поверишь, кто мне сейчас звонил.

— Кто? — конечно, у меня в голове промелькнула догадка, но я предпочла промолчать. Каждый раз, когда Наташке звонила мама Жоры Либермана, у позитивной Феечки на несколько дней портилось настроение.

— Крокодиловна. Чтоб ее глисты залюбили до горчичной клизмы!

— Зачем?

— Ха! Конечно же, хотела вернуть сына домой. Зачем ей еще мне звонить? Рыдала в трубку, что я хочу ее смерти.

— А почему Жорика не набрала?

— А потому что он, гад, трубку не берет! Тоже мне Штирлиц-подпольщик! Спрятался от мамаши, а я тут отдувайся за него!

А вот это было что-то новенькое. Причем настолько необычно прозвучало, что я удивилась. А если честно, то испугалась.

— Подожди, Наташка, ты хочешь сказать… что Жора не у тебя, что ли?

Феечка шмыгнула носом.

— Угу, вот это самое и хочу. Нет, не у меня.

— А где же?

— Не знаю.

— Слушай, а вдруг с ним что-то случилось? Что если он…

Но подруга прервала мой тревожный спич.

— Исключено, Машка. Я знаю Крокодиловну и знаю ее сына. Здесь что-то нечисто, иначе бы она уже весь город на уши подняла в поисках своего ненаглядного Жорика.

— И есть догадки?

Мы помолчали. Строить эти догадки самостоятельно я не решилась.

— Есть, правда неприятные. Она знает, что мы порвали. И я почти уверена, прекрасно знает, где ее сын. А теперь хочет, чтобы об этом узнала я. Само собой случайно, конечно же. Ошиблась пассией, не той позвонила- бывает. Так она ему потом скажет.

— Но зачем? Не понимаю.

— Ох, Машка, дилетант ты у меня в вопросах женской мести и тонкого надругательства над настоящими чувствами. Не выйдет из тебя интриганки.

— Феечка, ты несешь бред! — я решительно отказывалась верить. — Жорик, он же тебя любит! Какая еще пассия! Откуда? Вы столько лет были вместе!

Наташка молчала, я тоже, а потом услышала очень честное:

— Понимаешь, Маша, я устала. Я правда устала любить того, для кого я навсегда останусь вторым номером. Точнее первым, но после мамы. И мне кажется, что Жорик это понял.

— Что понял?

— Что не быть мне с ним счастливой.

— Глупости!

Но глупости или нет, а настроение подруги меня расстроило. Всегда позитивная Феечка уж точно заслуживала счастья, но я ее понимала. И жалела. И вообще будь моя воля, я бы ей такого жениха нагадала, чтобы оценил и на руках носил, не веря собственной удаче! Неужели провидению так сложно это устроить?

Поговорив с Наташкой, приняла душ и отправилась спать. Долго лежала в тишине, смотрела в окно и думала. Сначала о Феякиной и Жорике, потом о себе, а там мысли и до Гордеева дошли.

Интересно, где он сейчас? Один ли? И почему меня это беспокоит, когда я и думать о нем не должна? Но память быстро выдала цепочкой все воспоминания без цензуры. Все, что произошло с нами в отеле, заставив тихонько простонать в темноте от прозвучавшего эхом Димкиного «Хочу», ощущая жар собственного тела.

Нет, лучше сон. Так легче верить, что не во мне дело. Не в том остром желании, которое не проходит, мучая меня каждую ночь.

«Спокойной ночи, Малина»

«Ты, наверное, уже спишь»

«Не могу не думать о тебе»

«Прости, я тебя забросаю сообщениями, но я пытаюсь справиться…»

Ответила прежде, чем позволила себе опомниться, как только прочла.

«Я тоже думаю…» — и даже троеточие в конце поставила, как приглашение.

Господи, что я делаю?! Неужели все понимаю?!

«Ты дома?»

«Да»

«Дети?»

«Спят»

«Маша?»

«Да»

Звонок в домофон прозвучал подозрительно быстро, как будто он ждал этого «да». А за ним раздался и тихий стук.

Глава 32

Я открыла дверь, на пороге стоял Гордеев. Как всегда хмуро-мрачный и красивый. Пальто расстегнуто, на плечах и в волосах снежинки… Увидев меня, шагнул в квартиру и, не успела я охнуть, как сгреб в охапку и прижал к стене.

— Не могу, Машка! Везде ты! Одна ты! Снишься, кажешься! Повсюду тебя вижу. Тебя!

Наши губы встретились, а руки впились друг в друга.

Гордеев, как обезумел — целовал жадно, сминая халат. Стащил его с меня, и прижал к себе всем телом, упиваясь запахом моих волос.

— Машка! Маша… Ты!

Во мне тоже бушевало сумасшедшее пламя, раскаляющее желание до предела. Отзывающееся вспышками на каждое прикосновение, на аромат морозного тепла, окутавший нас. На мужской стон, который я поймала ртом, когда пальцы Димки нашли и сжали мою грудь.

Я вспомнила слова Феечки и не стала ничего спрашивать и выяснять. Какая разница откуда он пришел и где был. Зачем мне знать, что будет завтра? Радоваться встрече, так радоваться. Пить мгновения, так до дна. Оказавшись вдруг под его руками в одной ночной рубашке, только и сказала:

— Дима, разденься!

— Да, сейчас…

Какая к фигам вешалка? Аккуратист Гордеев сбросил пальто прямо на пол, а за ним и тонкий джемпер слетел. И снова припал ко мне уже горячим телом. Да так припал, что захватило дух и зашлось сердце. Целуя шею и сминая грудь, зашептал:

— Не могу, Малина, дурею от твоего запаха. От тебя. Хочу тебя, слышишь! Хочу!