Зимний маршрут по Гыдану

И Юси, и Алю несли с собой ременные арканы — тынзяны. Тынзян плетется из оленьего сыромятного ремня в четыре пряди. Тынзян гладкий, красивый. По цвету он напоминает мамонтовую кость. В одном конце тынзяна — толстом конце, заплетено костяное кольцо. От этого места тынзян постепенно утончается. В тонком конце тынзян как карандаш. Сплести тынзян — искусство. Надо рассчитать и вес его, и длину, чтобы можно было кидать его без промаха.

Вот Юси разобрал тынзян на две части. Он сначала набрал в одну руку арканных колец, а потом разделил их между руками. В правую он взял половину колец, которую собирался бросать. В левой оставался резерв.

Я боюсь навлечь на себя гнев специалистов по метанию аркана своим неточным описанием техники броска, но ничего не поделаешь. Заранее прошу снисходительности у Гайрата Шафигулловича Абсалямова, исследователя северных национальных видов спорта, который ухитрился этому искусству счет и меру придать. Описать все надо. Правой рукой оленевод бросает часть аркана с таким расчетом, чтобы его петля оказалась над бегущим животным. В зависимости от того, где окажется олень, пастух или прибавляет длины летящему аркану, отпуская петли из левой руки, или же, наоборот, приостановит его полет. Левой же рукой он управляет направлением полета тынзяна — передвигает его вправо и влево, вверх и вниз. Он надевает левой рукой петлю аркана на оленя. Тынзян в руках мастера можно сравнить с сачком опытного аквариумиста. Как сачком выхватывается из аквариума рыба, так пастух тынзяном достает из стада нужное животное. Пастухи могут по желанию поймать оленя за одну ногу, пропустив его через петлю тянзяна, сделать так, что он сам зацепится за петлю тынзяна рогом, поймать его за шею или даже за туловище. Пастухи могут бросать тынзян не только на оленей. Мальчишки лет шести ловят тынзяном ручных оленей и собак, набрасывают тынзян на колышки и головки нарт.

— Аррь, аррь! — крикнул Юси и махнул рукой вперед, в сторону того оленя, которого он хотел поймать.

Собаки понеслись вперед, стараясь прижать оленя к хозяину. Животные сделали круг — и вот они мчатся прямо на Юси. Старик делает резкий бросок, тынзян зависает над оленем. Мгновение — и здоровый бык останавливается как вкопанный. Быков ловить сравнительно легко. Важенок — труднее. Важенки подвижнее и резко меняют направление и скорость бега.

Работа началась. Надо выловить тынзяном всех упряжных оленей и поставить их в упряжки.

Северное сияние трудно описать словами. Поморское «сполох», пожалуй, лучше всего отражает действительность. В самом деле, кажется, что все небо сполошилось. А «сияние» мне представляется неточным определением. Скорее мерцание, что ли.

Наше стадо трусит по дороге, на которой нет ни единого следа. Старый Юси ведет аргиш напрямую, по снежной целине. Луна, холодная, голубоватая, заливает тундру мертвенным светом. Слышен только шелест оленьих копыт, шумное дыхание животных, скрип полозьев да посвист каюров. Очень светло. И вдруг через всё небо прорывается светлая полоса. Будто свет пробивается во внезапно образовавшуюся щель в тверди небесной. Будто дверь светлой комнаты отворили во тьме. Светлая полоса тянется через весь небесный купол. Потом свет бледнеет. Небесная дверь притворяется, видно. И прямо над головой вспыхивает призрачный, неверный свет. Спускается сверху столб. Рядом появляется еще один, потом еще один. Эти столбы перемещаются. Они плывут и блекнут.

Вновь и вновь озаряется небо. Теперь оно кажется заполненным водой. Кажется, над тобой — море. Похоже, ты едешь по дну великого океана, который не давит на тебя. А сверху кто-то бросает пригоршни светящейся краски. Сияющие, мерцающие пылинки сначала сильно врезаются в водную толщу, а потом затормаживают бег, плывут вниз все медленнее и, наконец, повисают. Так, как если бы с большой высоты прямо в землю выстрелить сигнальной ракетой. Она ведь тоже сначала будет лететь с большой скоростью. Потом эта скорость уменьшится. Сначала ракета будет светиться все ярче и ярче, разгораясь, а потом начнет затухать. Так и мерцание северное. Невидимая рука бросает все новые и новые пригоршни света, и свет этот озаряет холодную тундру и гаснет тихо, натыкаясь на что-то твердое, и затормаживает падение.

Вдруг с неба спускается занавес. Занавес возникает, как реальный, плотный предмет. На нем множество складок. Они шевелятся, змеятся. Временами по небесному занавесу пробегает волна. Так в театре кто-то за кулисами потрогает край занавеса, а он всколыхнется весь. Временами северный занавес начинает струиться, как табачный дым в тихой комнате.

В пути мы уже два дня. Сегодня шевелимся часов десять. Упряжные животные дышат, широко раскрывая рты. Наконец Юси останавливает свою упряжку.

— Ты здесь с оленями стой, — говорит он Алю, — Мы туда, — он показывает рукой в сторону, — на стойбище твоей невесты пойдем.

— Саво, — соглашается Алю. Тут не возразишь. Юси теперь сват.

— Тебя не будет — Чизе-вэсу придет, — говорит, смеясь, Юси.

— Откуда прийти может? — возражает Алю.

— Это кто такой? — спрашиваю я у Юси.