Зимний Фонарь (СИ)

Восставшие демиборцы объединились с культистами, дабы в порочном союзе остановить легион нежити во главе с Оскаром Неупокоенным. Они заточили цесаревича в одной из темниц расколовшейся Империи; вслед за предводителем Парад потерял и силу: демиганы вернулись в остывшие кузницы Теуграда — подземного царства, обращённого ревенантами в некрополь.

Отречённые запечатали врата обители и разделили ключи меж собой. Покуда призванные Царевной немёртвые несут свой крест, арсенал проклятой нежити останется неприкосновенным, и Война не вернётся на землю…

На протяжении всего рассказа дымная самокрутка неприкосновенна. Стоит почитателю закончить, слушатель, красноречиво кашлянув, затягивается и спрашивает:

— Зачем ты пересказываешь вступление из «Душерождённых»? — звучит это настолько разочарованно, что Лайну становится некомфортно. Следом за этим незнакомец что-то достаёт из кармана и показывает ему: — Скажи, ты знаешь, что это такое?

На обтянутой перчаткой ладони Элиот видит ювелирное украшение. Увесистый крест, слишком крупный для носки. Каждая из его частей оплетена змеёй — верхняя и нижняя направлены прочь от перекрестия, а то время как головы боковых удерживают на нём инкрустированный мутный камень.

— Ну, это крест, — рассматривая предмет подслеповатым прищуром, отвечает брюнет. — У него что, есть какое-то сакральное значение?

— Zoic, — подтверждает иноземец, стягивая одну из перчаток. Стоит изделию соприкоснуться с человеческой кожей, как камень в сердцевине загорается. Владелец глухо усмехается. Когда он отстраняет крест, свечение угасает. — В кругах карпейской знати был популярен особый тип драгоценных камней — сейчас их называют демитирами, ха-х. Они реагируют на соприкосновение с живой материей и, говорят, способны сдерживать мертвецов…

— Я слышал о таком, — проговаривает Элиот, пытаясь скрыть возникший интерес, — их называли демиургическими слезами… Это правда?

— Hor ты готов поверить, — уклончиво отвечает мужчина и, натянув перчатку обратно, возвращает украшение в карман, — что демиурги плакали… А то, что ты видел, называется «jegoletso».

— «Jegoletso»? Звучит… как-то сложно.

— В переводе с карпейского «jegoletso» значит «ключ». Этот, как ты выразился, «крест» существует с тех самых времён, когда карпейский язык был мировым, а на эспере говорили лишь в балтийских деревнях.

— На стара эспере, — ревностно поправляет Элиот, — он не имеет ничего общего с нова эспере. Над ним специально работали, чтобы убрать языковой…

— Это никак не противоречит тому, что я сказал, — равнодушно соглашается мужчина и обходит ходули. — Как бы то ни было, после того, как карпейский перестал быть мировым, использование старых названий стало выгодней для сокрытия истинного значения.

— Тогда зачем вы вообще мне об этом рассказали?

— А как иначе? — искренне удивляется иноземец. — Ты же стагетский почитатель: должен же ты знать, что почитаешь.

Не успевает Элиот раскрыть рта, как мужчина тушит самокрутку о близлежащее надгробие, и удушливое марево овевает всё вокруг. Брюнет закашливается. Уже оба глаза истекают солью.

Иноземец скрывается до того, как Элиот откашливается. Когда дыхание приходит в норму, за поворотом хрустит снег. Из-за разрушенной каменной стены выезжает белоснежная «Макада» — фургон, выпущенный ещё до раскола Российской Империи.

Лайн передёргивает плечами, вспоминая прошедший разговор, и смотрит на стоящее рядом надгробие. Фонарь над захоронением гаснет. На могильной плите, среди инея и истлевшего пепла, чернеет гравировка: «Аверс Реверсон // 3.22.890 — 12.31.917».

Из фургона выбирается длинноногая брюнетка — сестра-близняшка Элиота, Анастази. Не в пример брату она ухожена. На первый взгляд даже кажется, что, кроме фамилии, их ничто не объединяет. Однако, если присмотреться, становится очевидным не только физиогномическое сходство, но и метки некрочтения, прихотью дефекта облюбовавшие ладони близнецов — по одной на каждого. Если у парня пороком отмечена правая рука, то у девушки, зеркально, левая.

— Ну и где твой приставала? — с усмешкой интересуется сестра, демонстративно озираясь. Элиот, хватаясь за одну из боковых ручек на ходулях, закатывает глаза. — Ой, да перестань. Чем ты опять недоволен?

— Мы типа договаривались поехать вместе, — напоминает он и кивком подзывает сестру.

Та открывает задние двери кузова и плетётся к ходулям.

— Да-а, — утомлённо тянет брюнетка, — а ты, в принципе, мог подождать, когда у меня закончится смена. Кстати, вечеринка в семь, и ребята тебя ждут.