Зимний дом

Внезапно лето сменилось осенью. Над головой висела темная туча, но дождь еще не пошел. Ветра не было; когда Элен, убедившись, что отец спокойно спит, выглянула в окно гостиной, то увидела мертвое царство. Листья не шелестели, птицы умолкли, насекомые куда-то попрятались. Она очутилась в клетке, прутьями которой были любовь и долг.

Элен не могла справиться с хандрой. Хью не приезжал уже больше недели; она с растущей тревогой зачеркивала числа на настенном календаре. При мысли о Гусси и Томасе ей хотелось плакать. Она пыталась играть на пианино, но пальцы не слушались; Элен поняла, что забыла слова любимых песен. Раскрыла книгу, но так и не смогла сосредоточиться. Часы пробили два раза; нужно было опустить письма в почтовый ящик. Она надела шляпу и перчатки, застегнула пальто, взяла письма и вышла из дома. Когда дверь закрылась и Элен увидела унылый серый пейзаж, слезы застлали ей глаза. Она немного постояла на крыльце, затем опрометью побежала к сараю, где хранился садовый инструмент и цветочные горшки, и вывела оттуда отцовский велосипед. Забытые письма упали на дорожку. Юбка неприлично задралась за раму, но Элен было уже все равно. Она нажала на педали и устремилась к ферме Блэкмер, до которой было пять миль.

Дома был только Хью. Оказалось, что он болен бронхитом и уже неделю не ходит на работу. Он похудел и казался выше и стройнее, чем обычно. Его кашель заставил Элен забыть о собственных невзгодах.

— Я только сегодня встал с постели. Ма велела мне разобрать этот хлам для благотворительного базара.

На кухонном столе громоздилась куча старой одежды. Хью смотрел на нее с тоской.

— Я чувствовал себя таким никчемным, — извини, Элен, — и подумал, что лучше заняться каким-нибудь делом, чем смотреть, как все суетятся вокруг… Но сейчас меня воротит с души от этого занятия.

— Если хочешь, Хью, я тебе помогу.

— Ты серьезно, старушка? Век буду благодарен… Но как же твой отец?..

Элен начала разбирать кучу.

— После обеда папа всегда спит. А потом к нему придет викарий.

— Приличное — сюда; вещи для тех, у кого нет ни кола ни двора, — в корзину для старьевщика, а все остальное я суну в печку.

Хью скорчил гримасу и поднял пару выцветших длинных гамаш. Он повернулся к Элен спиной, открыл печную заслонку и сказал;

— В последние месяцы тебе пришлось нелегко. К отцу много народу приходило?

— Викарий. — Элен проверила на свет детское платьице. — Ну и доктор, конечно.

— А к тебе самой никто не приезжал?

— Только ты, Хью, — ответила она, складывая платье. — Ну, еще изредка Майя. Но она ужасно занята.

— Майе нравится быть занятой. Невозможно представить себе, что она читает модный роман или просто сидит в кресле.

Когда Хью улыбался, в уголках его ясных карих глаз собирались тонкие морщинки. Элен хотелось разгладить их кончиками пальцев, поцеловать ямочку у основания шеи. Однако она продолжала разбирать вещи.

Закончив сортировку, они перешли в гостиную и начали жарить тосты на каминной решетке. Лицо Хью покраснело, разыгрался кашель, он не находил себе места; похоже, у него снова поднялась температура. Элен помогала ему собирать огромную мозаику, которую Дейзи нашла на чердаке. Они сидели, подбирали кусочки головоломки и пили заваренный Элен чай. Наконец лицо Хью приобрело более-менее нормальный цвет, глаза перестали блестеть. Когда вернулась Дейзи, Элен играла на пианино, а Хью дремал в кресле. Провожая гостью, Дейзи прошептала:

— Спасибо тебе, милая. Я ужасно волновалась за Хью. Вы так хорошо с ним ладите…

По дороге домой Элен забыла все свои страхи и наслаждалась ездой по длинному, прямому ровному проселку и холодным ветром, дувшим в лицо.

В Торп-Фене было три типа домов. Во-первых, дом священника, превосходивший размерами все остальные вместе взятые; во-вторых, дома ремесленников — вроде домика Адама Хейхоу; и наконец, дома батраков — маленькие, одноэтажные, крытые дранкой, стоявшие в низине и лепившиеся друг к другу. Эти хибары были собственностью обитателей Большого Дома. Их покоробившиеся двери торчали над землей, оконные рамы перекосились, а в последней лачуге, что стояла в конце извилистого проулка, никто не жил. Вдоль проулка протекал ручей, летом пересыхавший, но широко разливавшийся в половодье. Сам проулок был по очереди то пыльным, то грязным.

За общественной бочкой для дождевой воды Элен нашла Перси, удравшего из дома два дня назад. На шее кота красовались проплешины, а бакенбарды торчали в разные стороны.

— Что, опять дрался, милый? — нежно спросила Элен, не обращая внимания на шипение и рычание, достала кота из его убежища и прижала к груди.