Зигфрид

— Что вы все — «не подведи», «не подведи»… — сказала кормилица. — Кого не подвести-то?

— Вот непонятливая… Поставь там ширму, что ли… Чтобы не стыдились. Понимаешь? Видишь, она стыдится и робеет… Чтобы сумела это самое…

— Что-то вы чудное руками показываете, господин, не пойму я…

— Вот ведь дурища… Вот у тебя, к примеру, муж был, так и дети получились… Получились дети, пошло молоко… Вот ты и пошла в кормилицы… А дочка еще молодая, так ты ей по-хорошему… это самое… Ладно?

— Что вы, господин, все ее за младенца считаете? — рассердилась кормилица. — Не извольте беспокоиться, все будет хорошо…

Кормилица крикнула молодым:

— Барин! Барышня! Извольте ложиться почивать!

Коскэнд, погруженный в беспокойные мысли о предстоящей погоне за Куни и Гендиро, сидел, скрестив руки, на постели. Лечь Берта не могла, поэтому сидела рядом.

— Приятной вам ночи, барин и барышня, — сказала кормилица. — Барышня, вы не забыли, что я вам давеча говорила?

— Ложитесь, пожалуйста, — стесненно проговорила Берта, — обращаясь к Коскэнду.

— Нет-нет, — сказал Коскэнд, — мне еще надо кое о чем подумать немного… А вы не стесняйтесь, ложитесь и спите.

— Бабка! — жалобно позвала Берта. — Пойди сюда!

— Чего изволите? — спросила кормилица.

— Барин не ложится… — Берта запнулась.

— Вы бы легли, барин, а то барышня лечь не может…

— Сейчас ложусь, — сказал Коскэнд. — Не беспокойтесь, не обращайте на меня внимания.

— Очень уж вы серьезные, — проворчала кормилица, — стесняетесь все… Спокойной ночи.

— Вы бы хоть немного прилегли, — попросила Берта.

— Сначала ложитесь вы… — сказал Коскэнд.

— Бабка! — позвала Берта.

— Вот наказание-то… Послушайте, извольте ложиться!

— Бабка!

Коскэнд наконец очнулся и почувствовал угрызения совести. Он лег, склонив голову на подушку, и между молодыми завязалась первая любовная беседа, за которой они полюбили друг друга навечно. А на следующий день, еще затемно, Коскэнд стал готовиться к отъезду. Аик уже был на ногах.

— Эй, бабка! — суетился он. — Все готово? А как завтрак? Горячий? Я пошлю Дендо проводить Коскэнда до дороги. Вынеси-ка вещи в прихожую! Господин Коскэнд, завтракать!

— Доброе утром, батюшка, — сказал Коскэнд, выходя в гостиную. — Доброе утро, барышня… Еду я далеко и писать вам часто, наверное, не смогу… Что меня беспокоит, так это ваше здоровье, батюшка. Берегите себя, пока я не вернусь, выполнив свой долг… Хочу увидеть радость на вашем лице, когда покажу вам головы врагов.

— И вы берегите себя, — сказал Аик. — Отправляйтесь в добрый час, и счастливого вам пути… Много хочется сказать вам, да сами видите, как я волнуюсь. Нет, ничего больше не скажу… Дочка, что ты меня за рукав все тянешь?

— Когда мой рыцарь вернется, батюшка? — робко спросила Берта.

— Экую несуразицу говоришь! Ведь не маленькая уже… Твой муж уезжает, чтобы отомстить за своего господина, а не на богомолье в храм или там на прогулку… Вернется не прежде, чем отомстит… Ну вот чего же ты плачешь?

— Ну хоть примерно, когда он вернется?..

— Не знаю. Может быть, через пять лет, а может быть, и через десять…

— Значит, не будет его дома пять или десять лет… — проговорила Берта и горько заплакала.

— Ну-ну, — перестань, — сказал Аик. — Отомстить за господина — это славный долг рыцаря. Ты спасибо скажи, что у тебя такой достойный супруг… У нас праздничные проводы, зачем же ты не улыбаешься? Смотри, господин Коскэнд разлюбит тебя… Подумает, раз ты плачешь, да еще дочь небогатого рыцаря, значит, ты слаба, у тебя нет мужества… Господин Коскэнд, она еще сущий ребенок, не обращайте внимания… А ты чего еще расплакалась, бабка?

— Жалко расставаться, вот и плачу, — сказала кормилица. — Ды вы и сами плачете…

— Я старик, мне можно, — пробормотал Аик, вытирая слезы.

— Прощайте, будьте здоровы, — произнес Коскэнд и вышел в прихожую.

Он стал обуваться, когда к нему подползла на коленях Берта, вцепилась в его рукав и, глядя на него полными слез глазами, прошептала: «Берегите же себя…» Коскэнд приласкал ее и поспешно вышел в сопровождении Дендо.

* * *

Когда Хакуд откинул покрывало с постели рыцаря Гросса, волосы его встали дыбом от ужаса и по всему телу с ног до головы побежали мурашки. И недаром! Гросс был мертв, и смерть его, наверное, была страшной. Лицо у Гросса было серое, как земля, зубы оскалены, а пальцы скрючены, словно он хватался за воздух. Тут же в постели, вцепившись ему в горло костлявыми руками, лежал развалившийся скелет, череп волялся у изголовья. Хакуд был потрясен.

— Что же это такое, Том, — проговорил он. — Мне шестьдесят девять лет, но такой страх я вижу впервые в жизни… В романах часто пишут о том, как женились на привидениях… Чтобы этого не случилось здесь, я и попросил помощи у настоятеля храма. Он одолжил рыцарю Гроссу чудодейственный талисман, крест, который рыцарь Гросс с тех пор все время носил на шее… Нет, видно, от судьбы не уйдешь, сделать ничего было нельзя… Том, сними у него с шеи крест.

— Нет уж, увольте, — сказал Том. — Я боюсь.

— Иди сюда, Минэт.

— Я тоже боюсь, не буду!

— Ну хоть двери открой.