Во-первых, потому что она меня заебала. Во-вторых, потому что хочу я не на работу, а пива. В-третьих, потому что я до шести часов ебался, потом пиздел, а потом опять ебался с любимой женщиной, а сейчас только восемь. В-четвёртых (а на самом деле, во-первых) вот она лежит прямо тут эта самая женщина и, если понюхать у неё за ухом, то какая там в жопу работа? До хоть галактико опасносте. Галактика эта сраная хуй знает где, а женщина — вот она, тёплая. Сравнили жопу с пальцем.
Ну и звонишь по телефону и искренне врёшь в трубку, что, вот мол, заболел бруцеллёзом или там коровьим бешенством. В трубке люди всё понимают, вздыхают и спрашивают: «Ну завтра-то хоть придёшь?» «Конечно приду!» — отвечаешь им лживым, но очень убедительным голосом.
А если бы я был президент? Вот растолкает меня утром камердинер. «Обама, — скажет, — уже вылетел, сейчас над атлантикой, скоро будет здесь. Вставайте, господин президент. Костюм поглажен, тезисы подготовлены и согласованы».
«А иди ты в пизду со своими тезисами, — скажу ему я. — Жопы у вас у всех есть? Вот и запихайте туда эти тезисы, кому сколько влезет, а потом их друг другу рассказывайте. И Обаму этого сраного я видеть уже не могу. Заебал он меня. Вот скажи: чего он всё время лыбится? Типа все в говне, а он в шоколаде? Или зубы новые вставил? И вообще мы вчера с ним по телефону говорили. Я нихуя не понял, он нихуя не понял, но поговорили же. Чего ему ещё надо? Ты это, позвони ему, скажи, что у меня тётка померла в Воронеже, она мне как мать была. Не могу я не поехать на похороны. Пусть прилетает завтра. А лучше в пятницу. Пусть посидит пока во Франции, сыру их гнилого пожрёт. А лучше нет — не говори про тётку. Скажи: а пошел ты Обама нахуй! Разворачивай свой самолёт и пиздуй обратно в свою америку играть в баскетбол. Я тебе потом перезвоню».
И чего будет? Опять железный занавес, холодная война, империя зла. Антенны вращаются, на радарах зелёные синусоиды. Готовность номер один, ракетные расчёты на боевом дежурстве без горячей пищи.
Вы нам тухлые окорочка, а мы вам палёную водку.
Только этого ничего не будет. Потому что верные мои друзья и соратники, тайные советники и серые кардиналы тут же удавят меня моим же шарфом, как императора Павла. Ибо лучше никакой президент, чем такой.
Так что нахуй-нахуй. Обойдётесь без меня. Проведёте в каждый дом (хотят они или не хотят) двадцать четыре канала телевидения, реорганизуете армию путём пошива ей новых ботинок, оснастите МЧС пирогами и блинами и сушёными грибами для тушения пожаров на море, расскажете нашим детям, как оно всё было на самом деле, запретите употреблять слово Хуй даже мысленно, ну и так далее.
Да вы и без меня всё сами знаете, что нужно делать. Страна большая, много чего смешного можно придумать.
Сформулировал наконец своё отношение к актуальному искусству. Для себя во всяком случае.
Ну вот взять, к примеру, Славу. У нас с ним категорически разные представления о Прекрасном. Например от песни владимирский централ он начинает блевать на стол уже на десятой секунде, а я могу её прослушать да хоть два раза и только потом пойду интеллигентно по-питерски тошнить в кусты.
Ну и вот, допустим, сидим мы на веранде в его загородном доме, пьём коньяк и спорим об искусстве. Он говорит: «Говно твоя мона лиза! Вот джоконда — это да!» А я говорю: «Ну и хуйню же ты порешь. У джоконды твоей ни бровей, ни ресниц. Да я б её на необитаемом острове ебать бы не стал. Ты сначала на мону лизу посмотри, а потом пизди».
И тут, значит приходит (опять же допустим) галерист Гельман и ведет с собой на цепочке голого мужчину и говорит: «Здравствуйте. А вот хотите этот мужчина сейчас вскочит к вам на стол и насерет кучу? И ещё там за воротами стоит художник, он может нарисовать у вас на заборе про то, как Брежнев с Хонекером целуются. Только это очень дорого стоит».
После каковых слов мы со Славой пять секунд молчим охуевши, а потом встаём и в один голос орём: «НАХУЙ!!! А НУ ПОШОЛ ОТСЮДА НАХУЙ!!!»
Кум мой Потап задал резонный вопрос, который меня тоже волнует: а что же в конце концов случилось с птицами, которые так сильно болели буквально в прошлом году и грозили уничтожить половину человечества? На борьбу с каковой напастью были выделены какие-то несчитанные миллиарды.
Меня миллиарды мало интересуют, меня интересует судьба птиц: они все выздоровели или же они все умерли?
На одиннадцатом году проживания в Российской Федерации, родив тут ребёнка и купив дом, я вышел наконец-то на второй уровень волшебного квеста под названием «А ну-ка получи российское гражданство, русская свинья» — мне разрешили тут временно проживать.
Озираю этот второй уровень с восхищением: в самом его конце находится заветная дверь с надписью «Вид на жительство».
Украинский язык таки прекрасен. Когда-то он мне казался эдаким потешным вариантом исковерканного русского, а потом я его немного выучил, чисто для чтения. И вот ишь ты — а там красиво.