ЖЖ Дмитрия Горчева (2009–2010)

Ну и последний пока что метод — это просто не заметить, что кто-то там разрядил два рожка в твою сторону. Да хоть двести. Похуй.

19 сентября 2009

Ну и закругляя тему оскорблений.

Есть такая легенда про смерть Брюса Ли (врут наверняка), что будто бы он на исторической своей родине однажды как-то невежливо поздоровался с тихим старичком и тот просто ткнул ему пальцем в грудь, а через два дня Брюс Ли помер.

Сюжет этот более подробно раскрыт в кинофильме всеми нами нежно любимого Квентина килбил-2.

Так вот. Если действительно очень уж хочется, аж сил никаких нету, кого-то насмерть оскорбить, то не нужно, подобно одному знаменитому повару, брызгать из брандспойта хуями и пиздами. Достаточно ткнуть пальцем в одну-две точки.

Как их найти? Извините, не могу объяснить, но я иногда умею.

Печальное же состоит в том, что лучше всех находить эти точки получается у самых нами любимых и близких людей, но это уже совсем другая тема.

19 сентября 2009 — Юбилейное

В мемуарах режиссёра Соловьёва, которого многие нецензурно бранят, а я его очень люблю за кинофильм про чёрную розу-эмблему печали, есть хороший рассказ про то, как они однажды с ныне покойным Кайдановским, будучи в Питере сняли на гинекологическом конгрессе трёх молодых гинекологинь и пошли с ними пьянствовать в гостиницу Астория к Никите Михалкову.

Ну, сидят, выпивают, закусывают, барышни хихикают и млеют. И тут между делом Никита Сергеевич вдруг брякнул про то, что мол Меньшов снял очень хороший фильм «москва слезам не верит», который даже получил оскара.

«Это чудовищная картина», — сказал Кайдановский таким голосом, после которого сначала наступила тишина, а потом, как пишет режиссёр Соловьёв, поднялся чудовищный матерный гвалт.

В общем гинекологинь так никто и не выебал.

А мне этот фильм не то чтобы нравится, а как бы сказать. Симпатичен, наверное. Даже несмотря на слесаря гошу с грязными его сапогами и кошмарным выебоном.

Пересахаренная история, но там есть запах того времени: шикарная гэдэровская стенка и ещё более шикарная шестёрка со слегка стучащим мотором, раздвижная тахта, бони-эм из наушников, мельком показанная юная сиська, армянский профессор в кепке. Ну, и самое главное: «Будем дружить семьями!»

Это не самый любимый мой кинофильм, но и отвращения не вызывает.

20 сентября 2009 — Обещал к утру стереть. А пускай висит.

Лет тому двенадцать назад произошла со мной до боли зубовной банальная история.

Ну, то есть, была у меня тогда дико, даже, не побоюсь этого слова, до опизденения любимая женщина и самый лучший друг, которого можно вообразить — не в нынешнем смысле друг, а тот, который больше чем родня: он меня и из милиции вытаскивал, и последнюю сигарету пополам, ну и всё такое. Такой, с большой буквы, Друг.

А тут хуяк!: в одну секунду ни женщины, ни друга. Человек современный, он бы пожал плечами: ну и что тут трагического? Но я же замшелый.

И вот в небольшом моём уютненьком внутреннем королевстве вместо плюшек, самовара, по пиесят и женщины только что из-под душа — ветер свищет и собаки воют.

Я тогда молодой ещё довольно был. Снаружи меня били не раз, а вот чтобы изнутри, да так внезапно — это тогда ещё было сильно больно.

Ну, чего делать: купил ящик водки для того, чтобы мысли в голове как-то остановить и на всякий свой мысленный вопрос отвечать: «Ы?» Перестал ходить на работу и передвигался по дому строго на четвереньках. Спал на полу голым. Просыпаясь иногда, нашаривал рядом с собой бутылку и наклонял её ко рту. Так я провёл неделю или может быть две — увы, со счётом времени были проблемы.

Почему я тогда не поймал белку и вообще до сих пор живой — это вопрос не ко мне.

Но потом ничего — всё помаленьку наладилось.

Женщину я через месяц реабилитировал: ну что с них взять, с этих баб? — они ж только пиздой своей думают.

А вот бывшего друга я проклял навсегда без права помилования. Потому что это было как если бы он выстрелил мне между лопаток, а я выжил.

Он приходил как-то мириться, но был безжалостно послан нахуй.

С тех пор прошло двенадцать лет с половиною (да, в феврале то дело было).

В позапрошлом, кажется, году приезжал в Питер томский профессор Валера, общий когда-то наш знакомый с этим бывшим другом, и насильно всучил мне бумажку с его лондонским телефоном. Но бумажку эту я тут же выкинул, потому что мне её было неприятно даже засовывать в карман.

Это не острая какая-то обида, типа как в килбиле — я про неё вспоминаю не то, чтобы не каждый день, а даже и не каждый год, но всё равно. Не забуду, не прощу. Я не злопамятный — я просто всё помню.

А тут, ворочаясь в своей келье и перебирая в памяти некоторые факты своей биографии (для дела нужно), наткнулся снова на эту историю.

Разархивировал её из головного мозга, просмотрел ещё один раз и вдруг как-то очень легко и из самой глубины своей души произнёс неканонический, наверное, текст: «Ну ладно, Серёга, хуй с тобой. Я тебе больше не судья».