Жутко громко и запредельно близко

Я только сейчас заметила обручальное кольцо у него на пальце. Интересно, надел ли он его, когда вернулся, или так и ходил с ним все эти годы. Перед тем как идти сюда, я закрыла квартиру. Я выключила свет и всюду проверила краны. Тяжело прощаться с домом, в котором жил. Ничуть не легче, чем с человеком. Мы сюда въехали, когда поженились. Здесь было больше места, чем в его квартире. Место нам было необходимо. Место для его зверей, место для нас и место между нами. Твой дедушка купил самую дорогую страховку. Из компании пришел служащий с фотоаппаратом. Если что-нибудь случится, они смогут восстановить все в точности, как было. Он отснял целую пленку. Он сфотографировал пол, сфотографировал камин, сфотографировал ванну. Я никогда не путала то, что у меня есть, с тем, что я есть. Когда служащий ушел, твой дедушка достал свой фотоаппарат и тоже начал фотографировать.

Что ты делаешь? – спросила я.

Береженого бог бережет, – написал он. Тогда я подумала, что он прав, но сейчас в этом не уверена. Он фотографировал все. Обратные стороны полок в шкафу. Обратные стороны зеркал. Даже поломанные вещи. Вещи, которые лучше забыть. Он мог бы восстановить квартиру, склеив все фотографии вместе.

И дверные ручки. Он сфотографировал каждую дверную ручку в отдельности. Ни одной не пропустил. Как будто исчезни одна – и не будет ни мира, ни будущего. Как будто мы и впрямь стали бы заботиться о дверных ручках, если бы до этого дошло.

Не знаю, почему меня это так задело.

Я сказала: В этих ручках нет ничего особенного.

Он написал: Это наши дверные ручки.

Я тоже была его.

Меня он никогда не фотографировал, потому что жизнь мы не страховали.

Один комплект фотографий он держал в своем комоде. Другой расклеил по дневникам, чтобы не потерять в случае, если с домом что-то случится.

Наш брак не был несчастным, Оскар. Он часто меня смешил. Иногда и я его смешила.

У нас были правила, но у кого их не бывает.

Нет ничего плохого в компромиссах. Даже если вся жизнь – сплошной компромисс.

Он нашел работу в ювелирной мастерской, потому что знал станки. Он так много работал, что его назначили помощником управляющего, а потом управляющим. Ювелирное дело было ему безразлично. Драгоценности он ненавидел.

Он часто говорил, что ювелир – прямая противоположность скульптору.

Но мы на это жили, и он уверял, что его все устраивает.

Мы купили свой магазин по соседству с неблагополучным кварталом. Он был открыт с одиннадцати утра до шести вечера. Работы всегда хватало.

Жизнь уходила на то, чтобы на нее зарабатывать. Иногда после работы он уезжал в аэропорт. Я просила его привозить оттуда газеты и журналы. Думала с их помощью выучить американизмы. Но быстро сдалась. Я по-прежнему его туда посылала. Знала, что без моего разрешения не поедет. И не в моей доброте тут дело.

Мы так старались. Мы все время старались помочь друг другу. Не потому, что были беспомощны. Ему необходимо было делать что-нибудь для меня так же, как мне необходимо было делать что-нибудь для него. Только в этом был смысл. Иногда я отправляла его за совсем бесполезными вещами, чтобы не лишать его этой возможности. Целыми днями мы пытались помочь друг другу помочь друг другу. Я шла за его тапочками. Он заваривал мне чай. Я включала отопление, чтобы он мог включить кондиционер, чтобы я могла включить отопление.

Его руки были все такими же огрубевшими.

Наступил Хэллоуин. Наш первый в новой квартире. Раздался звонок в дверь. Твой дедушка был в аэропорту. Я открыла, и там стояла девочка в белой простыне с прорезями для глаз. Впусти или угости![52] – сказала она. Я попятилась.

Кто ты?

Привидение!

Почему ты так одета?

Потому что Хэллоуин!

Я не знаю, что это.

Дети в костюмах ходят по домам, и им раздают конфеты.

У меня нет конфет.

Но ведь Хэл-ло-уииин!

Я попросила ее подождать. Я пошла в спальню. Я достала из-под матраса конверт. Наши сбережения. Наши средства на жизнь. Я вынула оттуда две стодолларовые бумажки, положила их в другой конверт и отдала привидению.

Я заплатила ему, чтобы оно поскорей исчезло.

Я закрыла дверь и выключила свет, чтобы дети к нам больше не звонили.

Звери, должно быть, поняли, потому что они подошли и прижались ко мне. Я ничего не сказала твоему дедушке, когда он вернулся. Я поблагодарила его за газеты и журналы. Я пошла в гостевую спальню и притворилась, что пишу. Я била по клавише пробела, била, и била, и била. Моя жизнь была пробелом.

Шли дни, по одному за раз. А иногда по несколько сразу. Мы смотрели друг на друга и наносили маршруты на карту местности. Я говорила, что у меня глаза паршивят, потому что хотела его внимания. Мы отвели в квартире особые места, чтобы уходить в них и не существовать.

Я на все была готова ради него. Может, это была болезнь. Мы занимались любовью в ничто и выключали свет. Это было все равно, как плакать. Мы не смотрели друг на друга. Он всегда брал меня со спины. Как в тот первый раз. И я знала, что он не обо мне думает.

Он так стискивал мне бедра, так сильно толкал. Будто сквозь меня пытался прорваться еще куда-то.

Зачем люди вообще занимаются любовью?