Жук

Он начал, осторожнейшим и вежливейшим манером, с саркастических замечаний по поводу речей и методов Трампертона и его товарищей, тем самым пощекотав любопытство заседающих. Но ухитрился не зайти слишком далеко в своих выпадах. Оратору определенного толка ничего не стоит больно ужалить оппонента. Если он захочет, то может уколоть любым словом. Такие раны не затягиваются, их нелегко простить; политику необходимо уметь дружить с дураками, иначе его карьере быстро придет конец. Вскоре он оставил сарказм позади, сменив его на сладкозвучные речения. Он действительно принялся лить мед в уши соперникам и делал это весьма правдоподобно, отчего они пришли в согласие с собой. Он отметил, сколь много правды в том, что говорится ими, а потом, будто случайно, упомянул, насколько просто внести поправки в закон, ведь это не нанесет никому ни малейшего ущерба. Он использовал аргументы противников как свои собственные и, хотят они того или не хотят, льстил оппонентам, показывая, что они не выпускают поводьев из рук; затем обрушивал на них новую серию доказательств, вроде бы являющуюся естественным продолжением принятых ими постулатов, трансформировал сказанное, вертел так и эдак и с помощью исходных тезисов — тезисов противоположной стороны! — приходил к неоспоримому выводу, диаметрально противоречащему тому, что ими хотели показать его соперники. Он проделывал это с ловкостью, находчивостью и изяществом, коим не найти равных. Он закончил, совершив сложнейший из подвигов: ему удалось произнести, по меркам Палаты общин, дельную и достойную речь и оставить всех слушателей в прекрасном расположении духа.

Это было успехом — невероятным успехом. Парламентской победой высшей пробы. Популярность Пола Лессинхэма стремительно росла. Он сел на место под гром аплодисментов, и на этот раз это действительно была овация, а в зале, вероятно, не осталось почти никого, кто продолжил бы сомневаться в его великом будущем. Была ли эта уверенность справедлива, покажет лишь время, но пока все выглядело так, что награды и почести, венчающие государственную карьеру, достанутся ему, стоит лишь протянуть за ними руку.

Что до меня, я пришел в восторг. Я наслаждался интеллектуальным упражнением — сие удовольствие нынче не особо распространено. Апостол едва не убедил меня, что политические игры не так уж скучны, а победы в них привлекательны. В конце концов, есть что-то такое в том, чтобы суметь потрафить страстям и чаяниям современников, сорвать их рукоплескания, доказать, что и ты ловок в избранной забаве, стать объектом внимания и восхищения. Ловить женские взоры, видеть, как дамы внемлют каждому твоему слову, слышать их сердца, бьющиеся в такт твоему, — некоторым мужчинам это может прийтись по нраву, но если подобное происходит с любимой тобой женщиной и ты знаешь, что твои победы вершатся в ее славу, приносят ей радость, то, по-моему, не может быть доли счастливей этой.

В час триумфа — триумфа Апостола! — я чуть не пожалел, что я не политик!

Голосование завершилось. Вечернее заседание практически закончилось. Я опять стоял в вестибюле. Там говорили о выступлении Апостола: только и делали, что обсуждали его.

Вдруг ко мне подошла Марджори. Ее щеки горели. Никогда не видел ее красивее — или счастливее. Кажется, она была одна.

— Вы все-таки пришли!.. Разве это было не прекрасно?.. не великолепно? Неужели не замечательно обладать столь великими талантами и использовать их во благо обществу?.. Сидней, не молчите! Не притворяйтесь равнодушным, это вам совсем не идет!

Я видел, как она жаждет услышать от меня похвалу человеку, которому с таким восторгом поклоняется. Но ее горячность некоторым образом остудила мой пыл:

— Он вроде неплохо выступил.

— Вроде! — Какой огонь сверкнул в ее глазах! С каким презрением она глядела на меня! — Что вы хотите сказать этим «вроде»? Милый мой Сидней, вы не понимаете, что лишь мелкие людишки стремятся преуменьшить заслуги тех, кто больше их? Даже если вы осознаете свое несовершенство, глупо выставлять его напоказ. Мистер Лессинхэм произнес великую речь, без всяких вроде; ваша неспособность признать этот факт просто вопиет о недостатке у вас критического мышления.

— К счастью для мистера Лессинхэма, среди нас живет по меньшей мере один человек, в котором критическое мышление цветет пышным цветом. Вижу, вы полагаете, что тот, кто не восторгается, душа потерянная.

Я думал, она вот-вот выйдет из себя. Но вместо этого Марджори рассмеялась и положила руку мне на плечо.

— Бедняжка Сидней!.. Конечно!.. Это так печально!.. Вы же осознаете, что сейчас похожи на мальчишку, который, проиграв, обвиняет победителя в жульничестве. Не берите в голову! Когда повзрослеете, сами поймете.

Ее слова полоснули меня ножом по сердцу — я перестал следить за тем, что говорю:

— Если я не ошибаюсь, то к вам осознание придет еще до того, как вы успеете повзрослеть.

— Вы о чем?

И прежде чем я успел ей что-то рассказать — если вообще собирался, а ведь это не так, — к нам подошел Лессинхэм:

— Надеюсь, не заставил вас ждать; я не рассчитывал, что меня задержат.