Жук

– Зрение порой способно сыграть с человеком злую шутку. То, что вы заметили, вполне могло вам почудиться. А иначе как объяснить, что вы видели то, чего нет?

– Вот и я бы хотел это знать. Когда мы подъезжали к дому, как раз перед тем, как вы попросили остановиться, я видел, как этот тип смотрит в окно, то самое, около которого вы сейчас находитесь. Стоя на коленях, он прижимался носом к той части стекла, которая треснула, и очень пристально глядел в нашу сторону. Когда я остановил кеб, мужчина – я это очень хорошо видел – встал с колен и отошел куда-то в глубь комнаты. Когда тот джентльмен начал стучать в дверь, этот тип снова подошел к окну и опять уселся на колени – на том же самом месте, где я его видел до этого. Я, как вы понимаете, понятия не имел, зачем вы сюда приехали. Откуда мне знать – может вы судебные исполнители! Ну так мне показалось, что этот мужчина вовсе не хотел впускать вас в дом, хотя вы явно намеревались войти. Наверное, именно поэтому он и сделал вид, что не обратил никакого внимания на ваш стук. Но при этом он все время внимательно наблюдал за тем, что происходит. Когда вы стали обходить дом кругом, он снова вскочил с колен, и я решил, что он собирается вас встретить и дать понять, что не желает вас видеть. Я уж думал, что сейчас услышу гвалт и начнется свара. Но когда вы опустили занавеску, он, к моему удивлению, снова появился у окна. Он высунул свою физиономию в дыру в оконном стекле, уставился на меня и принялся трясти головой и трещать, как сорока. Стал ругаться на чем свет стоит и требовать, чтобы я не говорил вам, что его видел. Я считаю, культурные люди так себя не ведут – ведь я ему ничего плохого не сделал. В общем, я дал вам знать, что он находится в доме. Только представьте себе – требовать, чтобы я скрыл от вас эту информацию! Чтоб я провалился! Просто поверить не могу! Это все равно что просить меня сказать, что ни меня, ни моей лошади, ни моего кеба здесь нет и никогда не было, и самого дома тоже не существует!

Кебмен с оскорбленным видом снова уселся на козлы – прежде чем произнести свою возмущенную тираду, он привстал. В том, что он человек серьезный и положительный, сомневаться не приходилось. Да и в самом деле – какие у него могли быть основания нас обманывать? Было совершенно ясно, что сам он твердо уверен в том, что действительно видел в окне пожилого мужчину. Но, с другой стороны, куда мог подеваться за какие-то пятьдесят секунд тот, кого он называл «старым джентльменом»?

– А как он выглядел, этот ваш «старый джентльмен»? – поинтересовался Атертон.

– Ну, мне трудно его описать. Черты его лица я не очень-то разглядел – разве что контуры. И еще глаза. Они были очень неприятные. У него что-то было наброшено сверху на голову, как будто он не хотел, чтобы его узнали или запомнили.

– Что именно это было?

– Ну… такая штука вроде накидки, в которых щеголяли арабы – те, что приезжали на Лондонскую выставку. Что-то в этом роде.

Эта деталь, как мне показалось, заинтересовала моих спутников больше, чем все, что сказал кебмен до этого.

– Вы имеете в виду бурнус?

– Откуда мне знать, как эта штука называется? Я этих иностранных слов не знаю. Знаю лишь, что такие же носили на головах арабы в Выставочном центре. Иногда они наворачивали эти тряпки на голову, иногда нет. Я вам вот что скажу: вместо того чтобы выяснять, не померещилось ли мне то, что я видел, вы бы лучше спросили, похож был этот самый старый джентльмен на араба или нет. Так вот да, похож. А когда он встал с колен перед тем, как отойти от окна, я заметил, что эта самая тряпка была не просто у него на голове – он умудрился весь в нее закутаться.

Мистер Лессингем повернулся ко мне. Его буквально трясло от нервного возбуждения.

– Я думаю, что кебмен говорит правду! – заявил он.

– Есть ли у вас в таком случае какие-то предположения по поводу того, куда запропастился этот таинственный пожилой джентльмен? – поинтересовался я. – Ведь согласитесь, то, что его видел только наш возница, – это по меньшей мере странно. И слышал его тоже только кебмен.

– Тут явно был использован какой-то дьявольский трюк, – сказал Лессингем. – Я это знаю, я это чувствую. Моя интуиция, все мои инстинкты говорят об этом.

Я удивленно посмотрел на него. Трудно было поверить в то, что в сложившейся ситуации такой человек, как Пол Лессингем, способен оперировать словами «инстинкты» и «интуиция». Атертон тоже какое-то время молча разглядывал мистера Лессингема, а затем вдруг расхохотался.

– Господи! Я полагаю, что Апостол прав – все это попахивает какими-то фокусами. И так было с самого начала – как только я сунул нос во всю эту историю. В том, что касается престидижитации[7], Чэмпнелл, мы, представители западной цивилизации, толком незнакомы даже с основами этого искусства. Так что нам в этой сфере предстоит еще очень многому научиться. Восточные люди здесь по сравнению с нами ушли далеко вперед. Хотя мы любим говорить, что их цивилизация исчезла, или, если хотите, вымерла, их магия продолжает существовать. Ох!