Жуга. Осенний лис

– Чего ворчишь? Вам же лучше. Лишний раз на карауле не стоять. Я ж говорю, что это у меня всегда так. Только не вздумай колдовать, чтоб я уснул – я всё равно почую.

– Да уж, почуешь, это точно… – Хансен потёр шею странным жестом, от которого Жуге на память приходили старый дом и тамошний подвал, и передвинулся поближе. – Что теперь спать мешает?

– Да всё то же: Ашедук. Не могу взять в толк, зачем он мне рассказывал про Локи… И про остальных зачем рассказывал.

Хансен закатил глаза.

– Ох, господи, опять ты за старое. Придётся, видимо, всерьёз тобой заняться, а иначе ты совсем себя загубишь. Всё считаешь, что допустил ошибку?

– Не ошибку. Хуже, Хансен, не ошибку, – травник повернулся лицом к нему. В темноте блестели белки глаз. – Я боюсь, что тогда поступил правильно.

– Когда?

– Когда мы танцевали на углях. Ну, я и этот Лис. Помнишь, я рассказывал? Я одолел его, победил, чтобы остаться собой… Но стал ли я собой? Тот – Локи или как бишь его…

– Не важно. Продолжай.

– Ага. Так вот, он сказал, что я был рождён, чтоб стать всего лишь оболочкой для него. Как ножны для меча. Нет, даже хуже – как вода для соли. Я – часть его, я был им до рождения. А раз так, то есть ли смысл бороться, чтобы быть собой сейчас? Ведь я наверняка исчезну, снова стану им, когда умру, или когда он всё-таки дождётся удобного момента, подкараулит и ударит в спину. Они всё время ударяют в спину, все – друзья, враги… Я первым напал на него, и только поэтому мы бились лицом к лицу. А сейчас я не знаю… – он покачал головой. – Не знаю.

– Та-ак, – с неодобреньем протянул Хансен. – А дело хуже, чем я думала. Ну, что ж, опять придётся говорить.

Он сел и положил ладони на колени. «Тело помнит лучше головы», – некстати вдруг подумал травник. Похоже, что от этих женских жестов Герте никогда не избавиться.

– Начнём издалека, – сказал Хансен. – Во-первых, нет смысла укорять себя за прошлое, поскольку ты уже стал не от мира сего.

– Что-о?

– Что слышал. Мир меняется, Лис. Пока ты часть его, ты этих перемен не замечаешь, поскольку ты меняешься вместе с ним. Но как только ты выпадаешь из него и начинаешь задумываться над происходящим, то сразу начинаешь видеть эти перемены. И переживать. Сейчас как раз такой момент. Уяснил?

– Забавно, – взгляд Жуги сделался рассеян. – Забавно… А ведь Ашедук мне тоже говорил что-то такое, будто мир меняется, а я в нём как бы прежним остаюсь. Ладно, – он шлёпнул себя по коленкам, – будем считать, что это я уяснил. Продолжай.

– Ты никогда не спрашивал себя, почему боги так редко спускаются на землю?

Травник с подозрением наклонил голову набок.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он.

– Я говорю, что боги редко появляются на людях. Ты вспомни все истории, что знаешь, или хотя бы попробуй вспомнить. Хотя бы тот же Лофт, или Христос, или хиндусский Кр’шна. Богов, которые рискуют задержаться на земле, обычно убивают очень быстро. Ты не обращал внимания? Потом придумывают сотни оправданий – приписывают их гибель то коварству или зависти других богов, то их собственному милосердию и жертвенности, но убивают, так или иначе. Легко вершить чужие судьбы, легко двигать фигурки на доске. А вот легко ли самому стать фигуркой? Так и так выходит, что не очень. Потому, что ихнее «там» и наше «тут» – это совсем не одно и то же. Им – их мир, нам – наш. А после нас ещё и заставляют в них верить.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Если я – не я, а только он, который стал… – Жуга прошёлся пятернёй по волосам и помахал рукою в воздухе, будто стряхивал с пальцев невидимую воду. – Впрочем, что я говорю… Не думаешь же ты в самом деле, что на поляне у менгира Локи бился сам с собой? И моя победа на самом деле – его победа?

Хансен уселся и привалился к стене. Должно быть, там, за гранитной толщей, пробил себе русло горячий источник – от камня тянуло приятным теплом. Хансен поразмыслил, не зажечь ли свечу, чтобы видеть лицо собеседника, даже потянулся за мешочком, где она лежала, но передумал – свечи приходилось экономить. В конце концов, хватало света от стены, а остальное было не так уж важно.

– Non sequitur [81], – сказал он. – Твои выводы опережают предпосылки. А потому возьмём другой вопрос. Точней, поставим его по-другому. Шире, что ли… Куда уходят боги?

– Куда… уходят? – повторил, не понимая, травник.