Жизни и смерти Михаила Арцыбашева

Вот один из его "маленьких" героев - начальник провинциальной станции Анисимов ("Кровавое пятно"). Этот совсем задавленный беспросветной, монотонно-однообразной жизнью человек неожиданно (в первую очередь для себя) распрямляется под влиянием событий, разыгравшихся на его глазах: Анисимов оказывается на баррикаде среди восставших. Перед расстрелом в письме жене он попытался объяснить случившуюся в нем перемену, но так и не смог понять и выразить "то радостное чувство, которым он прожил эти десять дней, и тот хаос, огненный и кровавый, и смерть людей, и ужас его одинокой последней ночи, и то нелепое и безумное, что должно было совершиться с ним, и кучу черных шпал, и закоченевшие колени, торчащие из снега, и то, что он уже не увидит ее и детей, и свою беспомощность, и свою жалость к себе, и то горе, в котором ему хотелось ее обласкать и утешить, те слезы, которые стали наполнять его глаза, скатываться по щекам, исхудалым и холодным, и падать на клочок его последнего письма".

В повести "Человеческая волна"* Арцыбашев во всю силу своего таланта показал, как романтически возвышается человек восставший.

Трагичной судьбе революционера-студента, познавшего свободу, боровшегося за нее для других и приговоренного за это к смертной казни, но пришедшего в итоге к безверию, посвящена повесть "Рабочий Шевырев" - "кровью и мраком написанная вещь" {Познание России. 1909. э 3. С. 286.}.

А вот "толстовец" Иван Ланде, раздающий свои последние оставшиеся после смерти отца деньги голодающим, просящий прощения у избившего и оскорбившего его ("Смерть Ланде"). "Правда в самом человеке, а не на земле", проповедует Ланде. Не понимаемый никем, он продолжает вещать: "Надо любить и жалеть прежде всего друг друга, а остальное потом все будет". Любящий всех, страдающий за всех и - всеми отвергаемый, он в конце концов бессмысленно погибает.

"Откуда Арцыбашев берет таких странных, ненужных людей, как Анисимов, Ланде, Чиж и даже сам Санин? - возмущалась определенная часть критиков. Зачем они обществу?" Эти нападки удвоились, как только в рассказах, повестях, романах Арцыбашева усилилось его показавшееся нездоровым и безнравственным внимание к властной красоте человеческого тела, к живущей в нем и активно проявляющей себя чувственности. "Откровенность и яркая правдивость, с которой Арцыбашев изобразил могучую силу инстинкта, власть материальной природы человека, снискали ему репутацию чуть ли не порнографа и циника" {Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы. Современники. Арцыбашев. М., 1910. Т. 3. Вып. 1. С. 64.}, - отметил П. С. Коган.

Словно предвидя пока еще зреющие, но готовые вот-вот вспыхнуть скандальные истории вокруг того, что и о чем он напишет в скором будущем, Арцыбашев печатает рассказ за рассказом, в которых настойчиво выражает эпатажно-неожиданную систему своих идей и образов. Впоследствии авторы двух сборников с многозначительным названием "Литературный распад" окрестят ее "санинщиной" и "арцыбашевщиной". Как легко в те годы изобретались уничижительные ярлыки, которые, многажды повторенные, затем чуть ли не пожизненно закреплялись за опальными писателями! Словно ворота, мазанные дегтем, от которого не сразу отмоешься, глумливо отвращали они русского читателя от многих имен и книг, достойных, как только теперь мы узнаем, нашего всяческого уважения.

Эпитет "антиреволюционный" первым авторитетно приклеил к роману "Санин" М. Горький и тем предопределил на десятилетия соответствующее отношение и к его автору. Не помогло и то, что уже в конце своей жизни Горький, размышляя о будущей книге по истории русской литературы, посчитал ее неполной без таких писателей, как Арцыбашев, талантливо отразивший "суматоху эпохи". "Именуя себя самого "типичным", - писал он И. Груздеву 27 декабря 1927 года, - я титул этот отношу и к бывшим товарищам моим: Андрееву, Арцыбашеву, Бунину, Куприну и еще многим другим. Пора отметить, что во всех нас было и есть нечто общее, не идеологически, разумеется, а - эмоционально. Догадаться, что именно было, это я предоставляю критикам. Писатели, названные выше, по достоинству еще не оценены, а пора сделать это на пользу и поучение современным литераторам" {Горький и Л. Андреев // Литературное наследство. Т. 72. М., 1968. С. 463.}.